Лимеренция - Х. К. Долорес

пяти, и, как ты уже отметил, диплом Лайонсвуда не скроет моих слабых оценок или отсутствия внеклассных занятий. Было бы лучше, если бы диплома вступительный взнос в размере 80 долларов и бросил его в колодец желаний.

— Ну, обычно я бы с тобой согласился… — Мне не нравится блеск, который вспыхивает в его темных глазах. Мне это совсем не нравится. — Но в этом-то и прелесть быть с Эллисом, милая.

Во рту у меня становится сухо, как в Сахаре.

— Что ты предлагаешь?

— Ты знаешь, моя семья довольно близка с деканом Гарварда, — объясняет он. — У него давние приглашения на большинство званых обедов моей матери — по крайней мере, на те, что проходят на Восточном побережье. У меня уже много лет есть номер его личного мобильного. Я сомневаюсь, что потребуется нечто большее, чем телефонный звонок, чтобы убедиться, что твоему заявлению будет уделено особое внимание и может понадобиться любая финансовая помощь.

Я моргаю, глядя на него.

— Телефонный звонок. И это все?

Он криво усмехается мне. — Ну, это и скрытое обещание крупного пожертвования, как только я войду в совет выпускников. Он также получит свой фунт мяса.

У меня снова возникает это ощущение — как будто весь мой мир накренился на сорок градусов вправо, а мой мозг — последний, кто за него ухватился.

Я делаю глубокий вдох.

А потом еще один.

А потом еще один.

— Ты предлагаешь мне Гарвард. — Мой язык такой тяжелый, что прилипает ко дну. — Как будто это на блюдечке с голубой каемочкой или что-то в этом роде.

Он хихикает, явно забавляясь моим замешательством.

— Если ты хочешь серебряное блюдо, я уверен, что могу попросить его в номер.

— Это… — Я качаю головой. — Так не работает.

Он приподнимает бровь.

— Почему нет?

Я с трудом подбираю слова.

— Потому что…

Потому что это была не красивая сумка, не пара туфель и не красивое платье в подарочной упаковке в моей комнате в общежитии.

Таковы были следующие четыре года моей жизни.

Четыре года, которые я уже наметила.

— У меня уже есть план, — говорю я ему. — И я не могу отказаться от него.

— Ну, тебе не нужно отказываться от этого, — возражает он. — Просто приспособься.

У меня вырывается неприличное раздражение.

— То, что ты предлагаешь, — это не корректировка. Это поворот на 180 градусов.

— Я бы назвал это на 90, — говорит он. — Мы оба знаем, что ты преуспела бы как художник где угодно. Пратт — не единственная художественная школа с всемирно известными преподавателями и классами.

С большой неохотой я готова признать, что в его словах есть смысл.

Возможно, это часть проблемы с поиском святого грааля. Я так долго убеждала себя, что Пратт был этим, величайшим произведением всей моей тяжелой работы, что не обращала особого внимания ни на что другое.

А Гарвард — это… ну, это Гарвард.

Люди отказываются от Гарварда. Они прикрепляют письма с отказом. Они покупают дешевые толстовки в надежде, что кто-нибудь примет их за выпускников.

Я не сомневаюсь, что в Гарварде был бы свой собственный арсенал всемирно известных художников, преподающих на его курсах, и почти столько же возможностей для общения в Пратт.

И в Гарварде будет Адриан.

Я сглатываю.

— Не думай, что я не знаю, что ты делаешь. Ты рассказываешь обо всем этом о Пратте, о Гарварде, но у тебя есть чертовски скрытый мотив. Ты хочешь, чтобы я училась в Гарварде, потому что сам собираешься в Гарвард.

Он просто наклоняет голову набок, его тон заметно смягчается.

— Неужели это так плохо? Хотеть быть рядом со своей девушкой? — Он высвобождает свою руку из моей и нежно проводит ею по моим волосам. — Мы снимем милую маленькую квартирку за пределами кампуса. Мы будем встречаться после занятий и вместе заниматься в библиотеке. По выходным мы будем ездить в город, завтракать, а потом я отвезу тебя по магазинам, чтобы ты купила все, что душе угодно. — Его большой палец скользит по моей скуле, и мне даже не нужно описание — я и так достаточно хорошо представляю это в своей голове.

В таком виде это звучит так просто.

И тот факт, что он даже хочет, чтобы я последовала за ним, что он думал о будущем за железными воротами Лайонсвуда, вызывает больше удовлетворения, чем, вероятно, должно.

Но это Адриан.

С Адрианом никогда не бывает все просто.

— Ты все еще предлагаешь подкуп, — возражаю я. — Покупаешь мое место в Гарварде.

В ответ на это обвинение улыбка Адриана становится еще шире, в его темных глазах внезапно вспыхивает веселье.

— Твое возмущение немного лицемерно, тебе не кажется?

Я качаю головой.

— Нет, это не…

— Я имею в виду это скорее как комплимент, чем что-либо еще, — мягко вмешивается он. — Знаешь, это одна из первых вещей, которыми я восхищался в тебе.

— Что? Мое лицемерие?

— Твое упорство. — Его взгляд скользит вниз, к нашим соединенным рукам. — В один из первых дней, которые мы провели вместе, ты сказала мне, что собираешься стать художником.

— Я помню.

Я также помню, что Адриан был чуть ли не первым человеком, когда-либо по-настоящему воспринявшим меня всерьез. Он не рассмеялся. Он не сказал мне, что это был нелепый план. Он просто поверил мне.

— И в твоем голосе не было сомнения. Никакой нерешительности. Ты сказала, что просто возьмешь то, что хочешь. — Он снова встречается со мной взглядом, всей тяжестью своего взгляда пригвождая меня к месту. — Я мог бы сказать, что ты тоже это имела в виду. В то время я не осознавал, как много ты значила, но все же. Такое упорство… это такая редкость. Люди постоянно чего-то хотят. Они проводят всю свою жизнь в поисках денег, новой карьеры, лучшей жизни, но многим из них не хватает настоящей выдержки, чтобы получить то, что они хотят. Но только не ты. Тебе не хватает упорства. Или выдержки. Лайонсвуд — тому доказательство. — Нежная улыбка появляется на его лице, смягчая черты.

— Все это, чтобы сказать, — продолжает он, вырывая меня из моих мыслей, прежде чем я успеваю закрутиться. — Не нужно притворяться, что ты выше использования преимуществ, к которым у тебя есть доступ. Ты не хуже меня знаешь, что такие люди, как я, этого не сделают.

Часть меня ненавидит то, что он прав.

И после четырех лет в Лайонсвуде я точно знаю, насколько это правильно. Истинное богатство моих одноклассниц заключается не в дизайнерских сумках и туфлях с красной подошвой, а в связях. Это отчим Софи, играющий в гольф