Лимеренция - Х. К. Долорес

что незнакомец появился на ее крыльце без предупреждения и попросил пригласить его внутрь.

Рик выглядит так, будто меньше всего на свете ему хочется соглашаться с мамой, но он скрещивает обе крепкие руки на своей бочкообразной груди и бормочет очень неубедительное «Верно».

— Что ж, спасибо, что пригласили меня. — Улыбка Адриана сияет почти так же ярко, как его коричневые мокасины Hermès.

Мамин взгляд прикован прямо к ним.

— Напомни, как, ты сказал, твоя фамилия?

— Эллис, мэм.

— Эллис? — Она поворачивается к Рику. — Почему это кажется мне знакомым? Это как… — Ее глаза расширяются, спина выпрямляется, рот приоткрывается. — Господи! Я видела интервью твоей матери в журнале People. — Ее лицо сияет, как будто я принесла домой новую блестящую игрушку. — …и ты встречаешься с моей Поппи.

— Таки есть, мэм.

Она запрокидывает голову и смеется, затем подходит достаточно близко, чтобы сжать его плечо.

— О, в этом нет необходимости! Ты можешь называть меня Мэй.

Я съеживаюсь, не в силах сказать, что хуже: то, что Адриан теперь встретил мою мать, или то, что моя мать теперь встретила Адриана.

* * *

К тому времени, как мне удается оторвать Адриана от матери и затащить его в свою спальню, ступор проходит, и мой гнев возвращается с новой силой.

— Какого черта ты здесь делаешь?

Для человека, который, скорее всего, только что пролетел через всю страну, он выглядит до неприличия стильно и не стеснен колючей тканью самолетного сиденья.

Адриан не обращает внимания на то, что я вот-вот взорвусь, предпочитая вместо этого рассматривать безделушки, сложенные на моем комоде.

— Я и не подозревал, что ты такой милый ребенок, — говорит он. — Или фанат Элизабет Тейлор.

— Я не такая. — Мои щеки заливаются румянцем, когда я беру из его пальцев свою фотографию, семилетней, в темном парике, слишком большом для моей головы. — Я просто решила, что она классная.

И непринужденно элегантная, такой, какой я всегда хотела быть.

У мамы раньше была куча ее старых фильмов на DVD, так что я провела более чем достаточно времени в детстве, задаваясь вопросом, каково это — жить жизнью, которую можно было бы рассказать с помощью бриллиантов так же хорошо, как и с помощью историй.

— А твоя одержимость зеленым цветом? — Он указывает на несколько старых эскизов, прикрепленных скотчем к стенам, все они выполнены в различных оттенках зеленого.

Я пожимаю плечами.

— В детстве мне очень хотелось купить цветные карандаши определенной марки. Упаковка зеленых — это все, что я могла себе позволить.

Осмотрев мой комод, он обращает свое внимание на мою кровать.

— Что ж, я понимаю, почему ты никогда не жалуешься на эту шаткую кроватку в своей комнате в общежитии. — Он упирается ладонью в матрас, и когда пружины громко протестуют даже против части его веса, он поворачивается, чтобы посмотреть на меня, приподняв одну бровь. — Пожалуйста, скажи мне, что ты на самом деле не спишь на этой штуке каждую ночь.

Именно этот комментарий, в частности, напоминает мне, что я не та, кто должен отвечать на вопросы прямо сейчас.

— С моей кроватью все в порядке, — огрызаюсь я. — Итак, тебе нужна экскурсия по моему детству, или мы можем поговорить?

— Ну, я бы не возражал против экскурсии. — Адриан выпрямляется во весь рост, и его макушка почти задевает потолок из попкорна.

— Я думаю, с тебя хватит экскурсии. Почему ты здесь? — Благодаря стенам трейлера толщиной с бумагу, это звучит скорее шепотом, чем криком.

Адриану требуется всего миллисекунда, чтобы сократить расстояние между нами, обхватить меня руками за талию, уткнуться головой в изгиб моей шеи.

— Разве мне не позволено скучать по тебе?

Почти неловко признавать, что после недели без этого его прикосновения обжигают сильнее, чем когда-либо солнце Алабамы.

Я вздыхаю.

— Адриан…

Его губы касаются моей кожи.

— Думаю, мне нравится, когда ты так произносишь мое имя.

Непрошеный образ вспыхивает в моей голове — тело Адриана, прижатое ко мне, мои запястья прижаты к матрасу, и я, выкрикивающая его имя.

Нет, нет, не сейчас.

Не думай об этом сейчас.

Предполагается, что ты ведешь беседу.

Тем не менее, я позволяю себе примерно три секунды наслаждаться поцелуями с открытым ртом, которыми он осыпает мою шею, прежде чем оттолкнуть его.

И для этого мне требуется почти каждая капля моего самоконтроля.

— Я знаю, что ты делаешь, — говорю я ему, хотя мой голос определенно дрожит сильнее, чем когда мы начинали. — И мне это не нравится.

Все еще обнимая меня за талию, он спрашивает:

— И что это я делаю?

— Ты пытаешься отвлечь меня, — говорю я. — И это не работает.

Лгунья, шепчет тихий голосок у меня в голове.

Я делаю еще один шаг назад, благодарная, что он не следует за мной, и делаю глубокий вдох.

— Почему ты здесь, Адриан?

Он моргает, глядя на меня из-под длинных темных ресниц.

— Я же говорил тебе. Я соскучился.

Я поднимаю бровь.

— Ты так сильно скучал по мне, что даже не потрудился ни разу позвонить или написать сообщение.

— Ну, ты тоже не писала.

— Потому что мне хотелось побыть одной, — парирую я.

— Я дал тебе целую неделю свободного времени.

— Должно было быть три.

— Но я…

— Хотел поиздеваться надо мной, — вмешалась я. — Зачем на самом деле давать мне пространство, когда ты можешь просто притвориться, а потом появиться в последнюю секунду и вторгнуться в мой дом?

— «Вторгнуться» — это слишком сильно сказано, тебе не кажется? — Уголки его рта приподнимаются в улыбке, что говорит мне о том, насколько серьезно он относится к этому разговору.

Я качаю головой.

Вот как все это будет происходить?

Прекрасно.

Я натягиваю улыбку на лицо.

— Знаешь что? Нам не нужно об этом спорить.

— Ну, в этом ты права, милая.

— Хорошо. — Мой голос становится приторно-сладким. — Потому что, если ты не уйдешь прямо сейчас, я выйду из этой комнаты, начну рыдать и объясню своей матери, что ты мне изменил. Она сама вышвырнет тебя вон.

Наверное, приятнее, чем следовало бы, наблюдать, как веселье исчезает с его лица.

— Это правда?

— Да. — Я киваю. — И поверь мне — в мире не хватит подсолнухов, чтобы очаровать и вернуть ее расположение. Она презирает измену. За это следует благодарить целый арсенал дерьмовых бывших парней.

Адриан делает паузу, как будто обдумывает предложение, а затем говорит:

— Ну, я просто обвиню во всем гормоны беременности.

Я замираю.

— Что?

Он склоняет голову набок, его обсидиановые глаза сверкают.

— Как ты думаешь, насколько она была бы разочарована, узнав, что ты скоро станешь мамой-подростком?

Я знаю,