Лимеренция - Х. К. Долорес

почти со всеми членами приемной комиссии Дартмута. Это группа репетиторов и консультантов колледжа, которых мать Авы нанимала с тех пор, как она стала достаточно взрослой, чтобы ходить. Это мать Адриана приглашает декана Гарварда на ужин.

Независимо от того, как сильно я стараюсь, как усердно учусь, как усердно работаю над своим искусством, я всегда играю в ту же игру с половиной карт, что и все остальные.

И я тоже застряну, играя в эту игру в Пратте.

Предполагая, что я попаду, я все равно буду блефовать в той же игре, играя против детей, которые брали частные уроки рисования с тех пор, как научились держать карандаш, и тратили средства на оплату своих квартир на Манхэттене.

Голос, который звучит подозрительно похоже на шепот Адриана в моей голове: Разве ты тоже не заслуживаешь некоторых преимуществ?

Посмотри, как усердно ты трудилась в Лайонсвуде.

Это доказательство твоего упорства.

Затем, как удар током, приходит другая мысль: или просто доказательство того, что у тебя нет проблем с тем, чтобы взять то, что тебе не принадлежит.

Йен Кризи — тот, кто заслужил Лайонсвуд. Он усердно работал.

Внезапный прилив вины сдавливает мне горло.

Несколько комплиментов, и я убеждаю себя, что я та, кто упустил несколько возможностей, когда в этой истории есть настоящая жертва.

По всем статьям, Йен Кризи сейчас должен был бы обхаживать "Лигу плюща", а не работать в темном сарае Рика ради нескольких "Буш Лайтс". Он должен планировать свое светлое будущее.

Но вот я здесь, пытаюсь обманом пробраться к себе.

Адриан ошибается.

Я не такая.

Я вор.

— Милая? — Он выжидающе смотрит на меня.

— Ты говоришь, как дьявол на моем плече, — бормочу я.

— Я с радостью буду твоим дьяволом. — Его улыбка становится немного озорной, отчего сравнение кажется еще более уместным. — Тебе не нужно принимать решение прямо сейчас. У нас есть две недели каникул, чтобы насладиться ими. Подумай об этом. — Его непринужденная, самоуверенная уверенность говорит о том, что он уже точно знает, что я выберу.

Я открываю рот, чтобы ответить, и чуть не вскрикиваю, когда он подхватывает меня на руки и поднимает с шезлонга.

— Пойдем в постель, милая, — бормочет он, и я теряю дар речи от того факта, что чувствую себя абсолютно невесомой в его объятиях.

Он поворачивается, и у меня сводит живот.

Там только одна кровать.

Конечно, я заметила, когда мы впервые вошли в гостиничный номер, но из-за слюноотделения от прекрасного вида из номера и рассуждений о моем будущем мой мозг на самом деле не просчитал, что бы это значило: сегодня мы будем спать в одной постели.

Тем не менее, это большая кровать.

Это позорит и тесную кровать в моем общежитии в Лайонсвуде, и провисший матрас двойного размера в трейлере.

По крайней мере, в этой кровати изголовье вырезано вручную, и есть простыни, которые, я уже могу сказать, мягкие, как облака.

Но это всего лишь одна кровать.

Когда он укладывает меня на темные атласные простыни и идет в ванную, чтобы приготовиться ко сну, в моей голове мелькает еще одна мысль: будем ли мы сегодня заниматься сексом?

Мое сердце бешено колотится.

Ну, это же то, чем занимаются подростки в гостиничных номерах, не так ли?

Одному Богу известно, что в округе Мобиль по меньшей мере две или три подростковые беременности случаются после каждого возвращения домой и выпускного бала.

И, несмотря на бушующий комплекс превосходства, который, похоже, присущ большинству детей в Лайонсвуде, они поменяли комнаты с почасовой оплатой только на загородные дома, роскошные люксы и, иногда, семейную яхту.

Да, секс — это именно то, что происходит, когда вы помещаете девочку-подростка, управляемую гормонами, в гостиничный номер без присмотра с мальчиком-подростком, управляемым гормонами.

Но Адрианом движут не гормоны.

Он не пускает слюни при виде мелькающих трусиков Милли Роджер, когда она слишком громко аплодирует на играх по лакроссу. Он не оценивает успех своих выходных по количеству баз, которые ему удалось обойти. Он не заманивает девушек из Седарсвилля к себе в общежитие под предлогом показать им семейную яхту.

Как ни странно, физическая близость — это единственное, на чем он не настаивал. Конечно, здесь была рука на талии, быстрый сеанс поцелуев там — достаточно прикосновений, чтобы заставить меня хотеть большего, но также задаваться вопросом, хочет ли он большего.

Ну, еще была ночь танцев.

Мои щеки горят, и я перепроверяю, что все еще слышу, как вода бьется о стенку душа, прежде чем позволяю своим мыслям перенестись в ту ночь, когда он прижал меня к раковине в ванной, овладел моим ртом, а затем облизал пальцы, очищая их от моего возбуждения.

Вспышка жара разливается внизу моего живота.

Тогда это застало меня врасплох, но сейчас…

Я ложусь на кровать, представляя, каково это — быть прижатой к нему. Атласные простыни определенно мягче, чем мраморный край раковины в ванной комнате Дина. Здесь более чем достаточно места, чтобы раздвинуть ноги как можно шире — и руки тоже.

Держу пари, он бы их прижал.

Или, может быть, он просто связал бы их.

И мои ноги.

Мне некуда было бы пойти, я была бы полностью в его…

Вода останавливается.

Я возвращаюсь в вертикальное положение, надеясь, что ни одна из моих маленьких фантазий о потакании своим желаниям не отразилась на моем лице.

Или, может быть, его просто не интересует ни одна из этих вещей. Может быть, он был сыт ими по горло задолго до того, как встретил меня.

Эта мысль сразу же охлаждает меня.

Разве он не пытался что-то доказать в ночь танцев? Он был зол. Он хотел, чтобы я знала, что принадлежу ему, и теперь, когда он доказал это…

Дверь ванной со скрипом открывается, и мой внутренний монолог обрывается в тот момент, когда я вижу, как Адриан выходит, полностью обнаженный по пояс, с полотенцем, обернутым вокруг талии.

— Напор воды не подходит для моих волос, — это первые слова, слетающие с его губ. — Мне придется пожаловаться.

— О, похоже… — Мой язык внезапно прилип к небу. — … По мне, так нормально.

Более чем прекрасно.

Не только мокрые кудри прилипли к его лбу идеальными маленькими локонами, но и часть излишков воды начала стекать по его торсу, только еще больше подчеркивая жесткие линии, вырезанные на животе.

Людям нельзя позволять быть такими красивыми.

В последний раз, когда я видела его без рубашки, я очень старалась не пялиться.

На этот раз у меня нет таких же оговорок,