Нахалки. 10 выдающихся интеллектуалок XX века: как они изменили мир - Мишель Дин

ней не осталось. Позже Адлер признавалась, что до знакомства не читала Маккарти. «Я была очень застенчивой, а она меня невероятно тепло приняла, – пишет Адлер. – Когда я стала ее читать, встреча с этим критическим интеллектом, внушающим робость, была для меня неожидан- ностью».

Такое несоответствие стало определяющей чертой и самой Адлер. Мало кто из тех, кто лично знал Адлер – встревоженную женщину с тихим голосом, – мог соотнести этот образ с яростью ее страниц.

И все же способность изрекать свое мнение как истину Господню была ей дарована изначально. Первая статья, которую Адлер опубликовала под собственным именем (начинала писать она под псевдонимом, после того, как ее статью разнес в клочья редактор), была рецензией на книгу репортера Джона Херси, автора New Yorker. Херси, в основном известный как автор длинного исследования «Хиросима», собрал свои журнальные статьи под несколько самодовольным названием «Пришел, чтобы остаться: этюды о воле человека». Можно с уверенностью сказать, что Адлер стиль Херси не понравился:

Автор начинает заявлением: «Есть две великие темы: любовь и смерть. И синтез их – воля к жизни. Эта книга – о ней».

Идеальный пример развязной и бессмысленной риторики, характерной для всей книги.

К тому времени Адлер уже работала в штате New Yorker. В основном она вела выходившую без подписи рубрику «Городские слухи». Но ее главной темой даже тут были книги и издательский мир, который казался ей несказанно глупым. В одной неподписанной статье она пишет о списках бестселлеров, среди которых она недавно заметила:

…раскраску для взрослых, дневник ребенка, брошюру газетных фотографий с юмористическими подписями, автобиографию бейсбольного менеджера, воспоминания адвоката, участвовавшего в защите на каком-то шумном процессе в Голливуде, обсуждение диеты и исследование сексуальной активности у незамужних женщин.

Ясно, продолжала Адлер, что в таком случае ориентироваться на эти списки нет смысла – они всего лишь «полезное руководство для тревожных полуграмотных», – и добавила, что лучше бы вообще Times перестал их публиковать. В конце концов эти замечания о литературном мире дали Адлер возможность написать для New Yorker несколько нормальных колонок о книгах. В шестьдесят четвертом году, в возрасте двадцати семи лет, она взялась за неувядаемую тему слабости книжных рецензий. Как и ее предшественницы, Адлер из себя выходила из-за абсолютной неспособности современных ей рецензентов к рассуждению. Но она не очень любила и пришедшее на замену «новое рецензирование»: ей казалось, что писатели этого жанра чрезмерно увлекаются полемикой:

В литературной критике полемика недолговечна, и никакая статья не устаревает так быстро, как отрицательная рецензия. Если мишень полемики чего-то стоит, она враждебные комментарии переживет. Если нет, полемика исчезнет вместе с ней.

Так Адлер впервые выступила с полемикой против полемики – позже эта тема стала в ее творчестве постоянной. Хотя саму Адлер часто обвиняли в злоупотреблении гиперболами, в излишней суровости тона, именно эти черты она постоянно критиковала у других. (И поздние эссе Кейл она тоже обвиняла в излишней полемичности.) Еще она совершенно не старалась держаться в традиционных рамках рецензии. В одной рецензии, изначально посвященной книгам Ирвинга Хоу и Нормана Подгорца, Адлер постепенно распространяет свою критику на многих молодых интеллектуалов, основавших Partisan Review. Она пишет, что все малые журналы испытывают сейчас болезнь роста: «После Второй мировой войны старые проблемы начали терять остроту, бывшие протеже добились успеха, а обозреватели, не любящие видеть сложности, оказались в тупике». Для Ирвинга Хоу, реликта прежней эпохи, Арендт места не видела. И даже на более молодых, например, на Нормана Подгорца, большого врага Ханны Арендт, Адлер обрушивалась беспощадно.

Арендт стала для Адлер учительницей. Когда вышел «Эйхман», и газеты и журналы взорвались возмущенными рецензиями, Адлер даже попыталась убедить Уильяма Шона дать ей ответить – она тогда уже прочитала биографию Рахели Фарнхаген и относилась к Арендт как послушница к наставнице. Поначалу Шон не хотел, чтобы Адлер вообще что-то писала, потому что обычно New Yorker любые возражения против своих статей игнорировал. Но Адлер настаивала, и когда New York Times опубликовала разгромную рецензию на «Эйхмана» авторства Майкла Масманно, он сдался. Они надеялись, что New York Times напечатает ответ Адлер среди писем в редакцию, но его не приняли. Тогда New Yorker сам напечатал этот текст, сходу берущий безапелляционный тон:

На спокойный, высокоморальный и рациональный документ [Масманно] отвечает риторическими возгласами «Гиммлер!», «Гитлер!» с таким видом, будто это – содержательные философско-исторические утверждения… Нежелание слушать, панический отказ от коммуникации – в этом нет ничего нового, и к этому мы привыкли и в жизни, и в газетных заголовках. Но коммуникация есть сама суть литературы, и видеть такой отказ в литературном разделе крупной газеты весьма прискорбно.

После этой заметки Арендт пригласила Адлер на чай. «Если кто-нибудь, как говорила Лиллиан Росс, и сидел у ее ног в восхищении, – писала Адлер позже, – то это была я». Адлер влюбилась и в Генриха Блюхера. Они говорили с ней по-немецки, взяли в каком-то смысле под свою опеку, причем Адлер характеризовала Арендт как «строгую родительницу», они постоянно уговаривали ее вернуться в университет и защитить диссертацию – вспоминая, быть может, как сложно было Блюхеру зарабатывать преподаванием, не имея степени.

Иными словами, она заняла то место, которое, быть может, хотела бы занять Сьюзен Зонтаг. Адлер неоднократно повторяла, что «Миз Зонтаг Арендт не интересовала». На вопрос почему, она однажды ответила: «Нельзя сказать, что Ханне Арендт Зонтаг была неприятна. Ее просто не слишком интересовало, что Зонтаг пишет, – и это мне кажется вполне разумной позицией». Так и было, но, видимо, Адлер и Зонтаг соревновались друг с другом, сами того не зная. Адлер получила ту же награду от журнала Mademoiselle, что и Зонтаг, тремя годами позже своей младшей соперницы. При своем надежном положении в New Yorker финансово она была более благополучна, чем Зонтаг. Но она не была медийной звездой и не была эталонной светской женщиной – по крайней мере, во взрывном стиле Зонтаг.

Поэтому, когда Адлер обрушилась в шестьдесят четвертом на Подгорца, ее мишенью был человек, кардинально несогласный с «Эйхманом». Когда Адлер препарировала его книгу, в ее тоне слышалось наслаждение. Била она точно и безжалостно: Подгорец был склонен повторять отдельные фразы, и эти повторяемые фразы выглядели как шутовство. Адлер применила к нему ту самую технику, которой позже будет громить Кейл, – технику, позволяющую последовательно показать и пригвоздить косноязычные повторы и лицемерие автора.

Разбирая статью Подгорца против New York Review of Books, озаглавленную «Рецензирование и все, кого я знаю», Адлер прихлопнула автора одним простым наблюдением:

Первое: фраза «все, кого я знаю» встречается четырнадцать раз (не считая заглавия), «кто-то, кого я знаю», «никто из тех, кого я знаю», «кто-то,