Нахалки. 10 выдающихся интеллектуалок XX века: как они изменили мир - Мишель Дин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Каветт: Что в ней нечестного?
Маккарти: Все. Я уже говорила однажды в интервью, что каждое написанное ею слово – ложь, вплоть до предлогов и союзов.
Многие говорили потом биографам Маккарти о своей реакции на эти слова: им показалось, что она «краев не видит», когда выдает такие тяжкие оскорбления «с этой своей улыбочкой». Видимо, Хеллман тоже смотрела передачу – как позже рассказал Дик Каветт, она позвонила ему в абсолютной ярости:
– Мне никогда не казалось, что ты нуждаешься в защите, Лилиан, – удалось мне сказать.
– Врешь! Я на вас на всех в суд подам, на всю вашу проклятую шайку!
И уж в этом она оказалась человеком слова.
Маккарти считала, будто просто сказала то, что все и так знают. В результате против нее был выдвинут судебный иск, защищаться от которого ей было просто не по карману. В иске утверждалось, что заявление Маккарти было заведомо ложным и что она назвала Хеллман лгуньей «со злым умыслом». Хеллман назвала ответчиками Маккарти, The Dick Cavett Show и канал PBS, на котором оно выходило, и потребовала 2,25 миллиона долларов компенсации. The New York Times попросила у Хеллман комментарии по поводу иска, и Хеллман высказалась о возможных мотивах Маккарти так:
Я ее не видела десять лет и никогда ничего о ней не писала. У нас есть несколько общих друзей, но вряд ли это причина ее замечаний. Думаю, она всегда меня недолюбливала. Может быть, еще с гражданской войны в Испании, с ноября-декабря тридцать седьмого, когда я оттуда вернулась.
Маккарти, со своей стороны, сказала той же Times так:
Я ее едва знаю… Свое мнение о ней я составила по ее книгам, в особенности по «Времени негодяев», которое я покупать не стала, а взяла почитать. Мне не понравилось, в какой роли она себя там изобразила.
Норман Мейлер (не тот человек, который упустит возможность оказаться в центре внимания) взял на себя попытку рассудить спор: «Обе – блестящие писательницы, – заявил он. – Но таланты их настолько различны, что для них естественно друг друга не выносить. В этом писатели вполне сравнимы с животными». Слова Маккарти Мейлер назвал «глупостью», добавив, что «такое лучше держать про себя», – примечательная позиция для человека, считавшего готовность броситься в драку фундаментальной добродетелью. Услышан он не был.
Марта Геллхорн, первопроходец женской журналистики и бывшая жена Эрнеста Хемингуэя, уже отошедшая от активной работы, вступила в дискуссию, обрушив на Лилиан Хеллман шестнадцать страниц нападок в Paris Review, указывая, что в «Незавершенной женщине» у Хеллман неверна чуть ли не каждая дата. Особенно хорошо Геллхорн знала, что делал во время гражданской войны в Испании Хемингуэй, и опровергла практически все, что писала об этом Хеллман. «Из всех сочинителей апокрифов, – заключает она, – пальму первенства я безоговорочно отдаю мисс Хеллман».
Про себя Маккарти все же волновалась – и даже не о том, сможет ли она в конце концов победить в суде, потому что без особого шума собрала и продолжала собирать материалы, доказывающие ложь Хеллман. Она узнала об одном эпизоде, тогда не слишком известном, из мемуаров Хеллман «Пентименто», по одной части которых был поставлен в Голливуде фильм «Джулия» с Джейн Фондой. Эта «Джулия», по словам Хеллман, была ее подругой детства и кем-то вроде Зелига [45] начала двадцатого века. Ее психику анализировал сам Фрейд, потом она героически сражалась в Испании и погибла во время Второй мировой войны.
Оказалось, что Джулия была полностью выдумана и некоторые факты ее биографии были взяты из жизни женщины по имени Мюриэль Гардинер, которая написала Хеллман о совпадениях в жизни своей и Джулии, и ответа не получила. Но когда Маккарти выступила на шоу Каветта, ничего этого общественности известно не было. Все что-то подозревали: в частности, Марта Геллхорн считала, что почти все утверждения Хеллман – вранье от начала и до конца.
Но при самых железных доказательствах Маккарти не могли не волновать судебные издержки. После «Группы», то есть с шестьдесят третьего года, Маккарти не выпускала бестселлеров, Хеллман же была неописуемо богата и полна решимости довести дело до конца. Она даже победила в первых стычках этой битвы, добившись решения судьи отказать Маккарти в ее ходатайстве закрыть дело.
В общем, просто повезло, что она умерла в конце июня восемьдесят четвертого – не успев довести до конца свою вендетту. Покойник стороной в гражданском иске быть не может, поэтому вопрос стал чисто теоретическим. К августу дело было полностью прекращено. Но сама история стала легендарной, и сегодня это часто единственное, что общественность вообще помнит о Мэри Маккарти. В конце жизни Нора Эфрон, которой эта тема не давала покоя, написала об этой вражде целую пьесу и назвала ее «Воображаемые друзья». Какое-то время они с Хеллман были подругами:
Далеко не сразу до меня стало доходить, что занимательные рассказы, которыми она развлекала своих друзей, это – говоря вежливо – всего лишь рассказы. Когда годы спустя она подала в суд на Маккарти, я не удивилась. К тому времени она была больна и абсолютно слепа в юриспруденции. А ее гнев, любимый ее многолетний союзник, стал невыносим даже для тех, кто сохранил ей верность.
Пьесу Эфрон поставили на Бродвее в две тысячи втором году. Успеха она не имела, на Бродвее спектакль продержался всего три месяца, и после семидесяти шести представлений был закрыт. Но для Эфрон, которая в то время после серии провалов жила, как она сама сказала, в тюрьме из кинопленки, это был прорыв, облегчение, возврат к прежней форме. «Я снова смогла написать на тему, интересовавшую меня в годы моей журнальной работы: о женщинах и о том, что они друг с другом делают». Но передать этот интерес дальше ей не удалось: к двенадцатому году – году смерти Эфрон – пьеса была забыта полностью.
Глава 13
Адлер
Год тысяча девятьсот восьмидесятый оказался годом борьбы: Рената Адлер, которой самой тогда было за сорок, увидела в одной старшей коллеге вполне созревшую мишень. Полин Кейл только что вернулась в New Yorker после недолгой работы в Голливуде продюсером у Уоррена Битти, где продержалась едва ли год. Все сразу сложилось неудачно: сразу по прибытии оказалось, что нужно будет делать совсем не то, что она рассчитывала: она приехала в Лос-Анджелес работать над конкретным фильмом – «Любовь и деньги» режиссера Джеймса Тобака, – но обстоятельства переменились, и ей пришлось стать просто администратором съемочной группы.
Достаточно сказать, что назначение было не слишком удачным. Позже она говорила, что голливудские руководители сочли ее шпионкой. А когда
