Имя ей Хель - Елена Анатольевна Кондрацкая

– Девочек часто оставляют здесь, – сказала Горечавка, пряча монеты в корзинку с нитками.

– А мальчиков?

Она помедлила с ответом, перебирая нитки.

– Относим в лес… чтобы феи забрали. Так делают все в городе. – Она вдруг повернулась ко мне со слезами на глазах. – Если ребёнок заболел или родился мёртвым. Его относят феям. Они гораздо лучше позаботятся о них. Они всегда их забирают… Им там будет лучше, гораздо лучше, чем тут.

Она коснулась живота и рот её скривился от подступающего плача.

– Скольких ты отнесла? – тихо спросила я.

Горечавка прикрыла ладонью рот и задрожала.

– Пятерых…

– Последний тоже не у твоего брата?

Горечавка всхлипнула и согнулась пополам, обнимая живот.

– Если бы родилась девочка, она могла бы остаться. Я могла бы уговорить… Но родился мальчик! Снова!

– Ты сама отнесла его в лес? – спросила я, не веря своей удаче. – Когда?

– Вчера. Всегда ношу их сама, – пробормотала Горечавка. – Мы должны сами оставлять своих детей, чтобы впредь быть осторожнее, но… – она вскинула на меня полные слёз глаза, – разве мы можем с этим совладать?!

Мне было жаль Горечавку, но найти для неё подходящих слов, чтобы утешить, я не могла, поэтому спросила:

– Как мне найти это место?

– Ты странная и мерзкая, – скривилась Горечавка. – Что ты хочешь там делать среди костей, зачем тебе моё молоко? Поиздеваться над мёртвыми? – Я терпеливо ждала. Она, поняв, что ответа не получит, ухмыльнулась и вытерла щёки. – Лес к западу отсюда. Там растёт старый дуб, увешанный лентами. По одной на каждого младенца. Держись правой тропинки – не пропустишь.

Я решила не откладывать поездку и попробовать обернуться до темноты. А если всё удастся сделать быстро и труп ещё не утащили ни феи, ни дикие звери, то сразу направиться обратно на перевал.

Лес был близко, начинался сразу за городом, так что я решила отправиться пешком, тем более что коню Хоука снег явно не нравился, и он то и дело капризничал и пятился, сталкиваясь с хоть сколько-нибудь глубоким сугробом.

Тропинка в лес вела всего одна, но уже скоро начала то раздваиваться, то даже растраиваться. Я, как и велела Горечавка, выбирала правую. И вскоре действительно увидела вдали большой дуб. К нему, отделяясь от основной тропинки, вела цепочка припорошенных снегом человеческих следов. Пропустить дерево и правда оказалось невозможно: голые ветви были так плотно увешаны разноцветными лентами, что могли заменить крону. Ленты шелестели на ветру, то поднимаясь, то опадая. Одни были старыми, потрёпанными временем, другие – совсем новенькими, блестящими. Я не смогла их сосчитать, даже если бы попыталась, – у его корней люди оставили гораздо больше чем сотня младенцев. Приходили ли за ними феи? Или они так и умирали здесь от голода, холода, зубов волков и лис?

Отчего-то я не сразу решилась приблизиться к дубу – смотрела, как колышутся ленты. Возможно, я надеялась увидеть фей. Это бы значило, что дети оставались живы. Правда, кто знает, что лучше: умереть под деревом, едва открыв глаза, или стать слугой кого-то вроде Рогфурта или рабом Матери Полумесяц? Если феи и уносили младенцев в королевство фейри, едва ли их будущее можно было назвать счастливым.

Вдохнув полной грудью морозный воздух, я решительно выпрямилась и зашагала к дубу. На первый взгляд, никого под дубом не было, и я уж было расстроилась, решив, что придётся копать снег голыми руками, потому как ничего лучше с собой у меня не было, но решила перед этим обойти дуб кругом. Не успела я сделать и пары шагов, как заметила у выступающих из снега корней свёрток из шерстяного платка.

Замерла, не решаясь приблизиться. Не знаю, что на меня нашло, я постоянно имела дело со смертью, она меня не пугала, но почему-то теперь на меня напал какой-то необъяснимый ступор. Не знаю, сколько я так простояла, глядя на свёрток, до тех пор, пока порыв ветра не всколыхнул ленты и их шелест привёл меня в чувство. Приблизившись к свёртку, я присела на корточки и откинула покрытую инеем ткань.

Ребёнок лежал неподвижно. Кожа синяя, заиндевелая, как и платок, маленькие ручки прижаты ко рту. Глаз почти не видно из-за круглых щёк. Вздохнув, я прочитала короткую молитву Ноту, хотя он никогда не заботился о детях – их забирала к себе Велла, но остальных богов в Гильдии не почитали и я попросту не знала других молитв. Закончив, я приложила два пальца к губам, коснулась подушечками холодного, как снег, лба ребёнка и вернула уголок платка на прежнее место, прикрыв мёртвому младенцу лицо.

Сняв с плеча сумку, я уже собиралась положить малыша внутрь, когда за спиной хрустнула ветка и волосы на затылке зашевелились. Я вскочила, оглянулась и отступила, ослеплённая не успевшим скрыться за деревьями солнцем.

Бежать!

Я дёрнулась, но слишком поздно. Что-то щёлкнуло. Плечо прошила острая боль – арбалетный болт впился в плоть, едва не опрокинув меня на землю. Выругавшись, я бросилась бежать, спасаясь от новых болтов, но больше никто не стрелял. И уже через десяток шагов я поняла почему – по телу стала расползаться непреодолимая слабость, голова закружилась. Болт отравлен. Не сбавляя темпа, я схватилась за древко, но ослабевшие пальцы соскользнули с него. Ноги подкосились, и я рухнула лицом в снег. Ударилась о землю, вгоняя болт ещё глубже, но боли почти не почувствовала – тело онемело и, казалось, стало таким же холодным, как снег вокруг.

Силой воли я оставалась на грани сознания, пытаясь хотя бы вдохнуть сквозь забившийся в нос и рот снег. Услышала неторопливые шаги, а потом меня одним резким движением перевернули на спину, грубо стряхнули с лица снег, чтобы позволить дышать и смотреть.

– Давно не виделись, – улыбнулся Расмус.

Я мысленно застонала.

Ну, конечно, этот ублюдок выбрался живым.

Я попыталась встать, лелея глупую надежду бежать, но тяжёлый сапог Расмуса ударил меня в грудь с такой силой, что мне показалось, я услышала хруст собственных рёбер. Хорошо, что от боли яд меня избавил. Жаль, он не мог успокоить колотящееся от животного ужаса сердце.

– На этот раз я решил не растрачиваться на разговоры и сразу стрелять, – заговорщески шепнул мне Расмус. – Добро пожаловать домой, Хель.

Он навёл арбалет мне на лицо и, приветливо улыбнувшись, спустил тетиву.

Глава 23

Кровь и плоть

Меня разбудила боль в груди. Петля на