Черная мантия. Анатомия российского суда - Борис Миронов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прокурор завершает психическую атаку: «Как командованием полигона проверялось, что Вы израсходовали именно все боеприпасы, которые Вам выдали?»
Квачков поначалу опешил, он даже решил, что ослышался, потому как глупость непозволительную для рядового, хоть единожды в своей жизни побывавшего на стрельбище, говорит пусть и в голубых погонах, но все-таки подполковник: «Командование полигоном этим вообще не занимается! Учетом расхода боеприпасов занимается лейтенант или прапорщик, который находится на рубеже открытия огня. Отстегивается магазин, проверяется оружие, сдаются неизрасходованные боеприпасы».
Раз за разом голубого подполковника Каверина ловят на незнании элементарных вопросов, но он продолжает сыпать ими, пустыми, ничего для дела не значащими, близко не относящимися к тому, что судья Пантелеева любит называть «фактическими обстоятельствами дела». Пустой, но обильной трескотней вопросов прокурор пытается скрыть главное — нечего обвинению предъявить Квачкову!
Прокурор скачет по вопросам как неуемная блошка: «Действительно ли у Яшина к марту 2005 года сложилась неблагоприятная ситуация с жильем?», «На каких условиях Вы предлагали Яшину пожить у Вас на даче?», «Почему Вы не предложили Яшину пожить у Вас дома на Бережковской набережной?»… Пустые, ничего не значащие, к делу не относящиеся вопросы.
Прокурор: «Вы можете назвать место своей работы?»
Квачков: «Знаменка, 19».
Прокурор вдруг воображает себя начальником Квачкова и вопрошает строго: «Почему 16 марта после 16 часов Вы не возвратились на рабочее место? Почему Вы оказались дома в рабочее время?»
Квачков рапортует: «Отпросился у начальства, чтобы дома завершить работу!»
Прокурор: «Когда 16 марта Вы уехали с дачи?»
Услышав впервые дельный вопрос, Квачков заглядывает в бумаги: «Если я дома был в 22 часа, судя по распечатке телефонных звонков, значит, с дачи уехал в 21 час».
Прокурор: «Вы уехали на своей машине?»
Квачков радуется второму здравому вопросу: «Да. Со мной ехал Яшин, мой старший сын сидел сзади».
Ненадолго хватило прокурора удержаться в рамках здравого смысла: «Во что были одеты Вы и Ваши пассажиры 16 марта 2005 года?», «Из какого материала была куртка? Это же Ваша куртка, не чья-то. Чью куртку Вы носили в пятом году?»…
Квачков пресекает психические игры: «Плохи Ваши дела, господин прокурор, куртка-то при чем? Куртка-то нигде ведь не фигурирует!»
Но прокурор не так прост, как кажется, все наперед рассчитал: довел подсудимого до каления штанами с куртками и теперь выдает в загашнике хранимый вопрос-ловушку: «Скажите, подсудимый, свидетель Кувшинова на предварительном следствии, показания которой мы оглашали здесь, в суде, правильно описала Вашу верхнюю одежду?»
Мы-то в зале прекрасно помним, что свидетель Кувшинова, продавщица салона сотовой связи, у которой некто в коричневой дубленке (!) покупал 16 марта 2005 года сотовые телефоны, обнаруженные при обыске на даче Квачкова, не опознала в Квачкове своего покупателя. Допрос Кувшиновой был столь незначителен для дела, что мы даже не удосужились его описать, чтобы не отвлекать внимание читателей от более существенных событий процесса. Прокурор же им воспользовался, как мошенник фальшивой купюрой. Но тут же был пойман за руку.
Квачков: «Вы лжете!»
Прокурор с невинным видом опытного наперсточника: «Я вопрос задал».
Вдруг очнулась судья: «Вопрос задан!»
Квачков: «Вы лжете, прокурор! Свидетель Кувшинова показала, что я не был тем человеком, которого она видела в магазине!»
Судья торопливо выпроваживает присяжных заседателей и привычно вступается за друга: «Не искажайте заданный прокурором вопрос!» Зовут присяжных заседателей.
Прокурор: «Каким образом Ваша машина 17 марта пятого года, будучи в 7 часов 20 минут зафиксирована системой «Поток» Голицынского поста ДПС, в 7 часов 55 минут оказалась на Бережковской набережной?»
Квачков хмыкает: «Каким образом? На четырех колесах, проехав 30 километров».
Прокурор не скрывает торжества неудачливого кота, наконец-то поймавшего мышь: «А как она могла ехать в утренние часы со скоростью 90 километров в час?»
Квачков: «Ну, хорошо, прокурор, Вы не разбираетесь в оружии, не отличаете пулю от патрона, не имеете представления, как проходят стрельбы на полигоне, не отличаете войсковые учения от командно-штабных, но Вы можете понять, что если машина за полчаса проезжает 30 километров, то ее скорость не 90 километров в час, как Вы только что изволили торжествующе утверждать, а всего-навсего 60 километров в час? Ну, хоть это-то за пять лет может прокуратура понять и запомнить. 60 километров в час, километр в минуту, 30 километров — 30 минут».
Каверин бросается в новую издевательскую психическую атаку: «Как я понимаю, предстоящая 18 марта встреча не была ординарной. Как Вы готовились к приему гостей?», «В каком количестве 10 марта 2005 года были приобретены лопаты?», «Каковы функции армейского одеяла в багажнике Вашей автомашины?»…
Пожалуй, пора опустить занавес над этим — уже третьим днем допроса подсудимого Квачкова, а то ведь так и самим можно ненароком сойти с ума. Какое отношение одеяла, куртки, лопаты, шашлыки, Генштаб на Знаменке в Москве имеют к делу, почему прокурора и мало не интересует причастность или непричастность подсудимого к покушению? Ведь ни одного вопроса по существу предъявленного Квачкову обвинения! Одни лишь психические атаки да нервические психозы.
Следы покушения на Чубайса прокуратура ищет на Аляске (Заседание пятьдесят второе)
В уголовном законодательстве человек, пострадавший от преступления, именуется старинным словом потерпевший. В процессе по делу о покушении на Чубайса в таком статусе пребывают не получивший ни ссадины, ни царапины, ни ушиба, вообще ничего! сам главный экс-энергетик страны, и такие же целые-невредимые его водители с охранниками. У потерпевшего масса прав и привилегий, главная — можно не ходить в суд, не просиживать там дни, месяцы, годы, теряя драгоценное время. Потерпевший может и вовсе нанять себе стряпчих, которые станут представлять его интересы. Зовутся они представителями потерпевших, у богатеньких обиженных, таких, как Чубайс, этими халдеями забиты суды. Представителей потерпевшего Чубайса в процессе четверо: адвокат Шугаев, мрачный толстяк, вечно бурчащий себе под нос неразборчивые мантры, адвокат Коток, округлый здоровяк, безвредно молчаливый и, несмотря на цветущее здоровье, почему-то грустно взирающий на несовершенство жизни, адвокат Сысоев, длинный и тощий, со скрипучим голосом, навязчиво похожий на Дуремара. Четвертый представитель Чубайса — его соратник по приватизации, электрификации и нанонизации страны Гозман, превративший свою навязчивую идею стать обаятельным и привлекательным в профессию и смысл жизни. С пугающей косиной скользящего увертливого взгляда, с модной трехдневной щетиной на асимметричном лице, психолог и психоаналитик, как он сам себя представляет, Гозман присутствует в процессе, чтобы вызывать только ему известными способами симпатии и расположение к своему патрону, и, похоже, пастушить работу остальных представителей обвинения, да, пожалуй, и самой судьи.
Этот пестрый коллектив уже девятый месяц возражает, протестует, заявляет, фыркает, оскорбляет сторону защиты, свято блюдя чубайсовские интересы. Настала, наконец, и для них минута славы — право допроса Квачкова, где партию первой скрипки повел адвокат Андрей Шугаев. Шугаев, давно поняв, что выдвинутое обвинение против подсудимых — порожняк, доказательств нет, недаром солидные адвокаты, типа Кучерены, привлеченные запахом больших денег, активно было включившись в процесс по зову Чубайса, тотчас выскочили из него, оценив, что «85 процентов доказательств — фуфло, остальные весьма и весьма хлипкие», поэтому Шугаев не стал, подобно прокурору на предыдущих заседаниях, греметь совковыми лопатами да выбивать пыль из старого армейского одеяла из машины Квачкова, а, не мешкая, ринулся в политику: «До момента покушения на Чубайса Вы какие-либо угрозы в отношении Чубайса высказывали?»
Квачков: «Никаких угроз. У меня было к нему среднестатистическое отношение граждан России — омерзительно-презрительное. За три года в тюрьме у меня была возможность осознать зловещую роль этого человека в русской истории, и мои оценки его деятельности стали более резкими».
Шугаев прилипчив, как большой банный лист: «В каких-либо брошюрах Вы заявляли, что Чубайс — враг народа и что Чубайса надо уничтожить?»
Квачков: «Никогда не говорил, что это надо».
Шугаев: «Мы все смотрели фильмы про спецназ. Входит ли в подготовку спецназовцев ГРУ умение вскочить в автомобиль на ходу?»
Квачков осматривает Шугаева, оценивает его физические возможности: «Вскакивание в машины на ходу — опасное, бесполезное дело. Вы машину СААБ видели, разве в нее на ходу вскочишь? Если получится, я Вам ее подарю».
