Черная мантия. Анатомия российского суда - Борис Миронов

Чепурная: «Что Вы можете сказать о событиях 17 марта 2005 года?»

Миронов: «Утром следующего дня меня разбудил звонок в дверь. Это была соседка, жившая в квартире наискосок от меня — Алла Михайловна. Она просила разменять деньги. Я разменял. Времени было где-то в районе девяти часов. Я окончательно проснулся, пошел умываться, позавтракал. Потом вынес мусорное ведро. В нем что-то сильно провоняло. Возвращаясь с мусорки, на лестнице встретился с дочкой Аллы Михайловны — Еленой, она шла выгуливать собаку. Перекинулись парой фраз. Я поехал в Кунцево к маме. Поехал на метро. У мамы пробыл минут тридцать. К этому времени по всем новостным каналам уже говорили о покушении на Чубайса. Но мы это даже особо не обсуждали. Сразу как-то это происшествие вписалось в ряд покушений на Березовского, Шеварнадзе, понятно, или добро делят, или пиаром занимаются. Но вот вечером, часов в девять, когда я возвращался после встречи с отцом, мне позвонил Саша Квачков, сказал, что арестовали Владимира Васильевича, что у него дома милиция, просил помочь деньгами. Я тут же назначил ему встречу на Беговой. Саша Квачков подъехал, я ему отдал две тысячи рублей, все, что у меня было. На том и расстались. Больше я Сашу не видел».

Адвокат Михалкина: «Где и когда Вы познакомились с Екатериной Пажетных?»

Вмешивается судья Пантелеева: «Вопрос снимаю, как не относящийся к делу».

Миронов удивленно: «Как это Пажетных не имеет отношения к делу?! Это девочка, которую шантажировали свободой, чтобы она оговорила меня, но она не согласилась на клевету. Она в федеральном розыске только за то, что продала мне по доверенности машину».

Судья Пантелеева неумолима: «Пажетных не имеет отношения к делу!»

Адвокату Михалкиной остается лишь спросить: «Владеете ли Вы навыками взрывного дела и стрельбы из огнестрельного оружия?» и услышать от Миронова категорическое «Нет».

Право задавать вопросы судья представляет стороне обвинения. Обвинение долго молчит. Прокурор Каверин явно растерян. Подсчетами сверхскоростных передвижений Миронов разбомбил все его приготовленные козыри на базе телефонных соединений. Поерзав и повздыхав, перебрав ставшие никчемными бумажки, прокурор, наконец, изрек: «Какими документами Вы можете подтвердить ремонт Вашей машины?»

Миронов: «У меня заказ-наряд и сервисная книжка, где зафиксированы ремонтные работы и сроки пребывания машины в автосервисе. Прошу предъявить эти документы для обозрения присяжным».

Прокурор, никак не ожидавший предъявления суду неопровержимых документов, обмяк в нокдауне, но отнекивается энергично: «Потом, это потом» и торопится к другому вопросу: «Но если машина стояла в ремонте, как объясните, что 21 марта 2005 года она была остановлена в Химках за административное правонарушение?»

Миронов: «Вот это очень важно! Протокол за административное правонарушение составлен на имя Потапова, это значит, что существовала машина-двойник, на которой передвигался некто Потапов, кстати, почти мой ровесник, 1982 года рождения. Его мы так и не смогли вызвать в суд повесткой, а доставлять его приводом судья отказалась. Возможны две версии. Или на машине с поддельными номерами передвигался человек с фальшивыми документами на имя Потапова, или это был сам Потапов, который потом отказался признать, что ездил на машине-двойнике».

Прокурор Каверин: «Откуда Вы располагаете такой информацией?»

Миронов: «Из материалов уголовного дела, где есть показания Потапова».

Прокурор: «Есть такие показания. Ну и что? Откуда у Вас информация, что была машина-двойник?»

Миронову было бы логично спросить: откуда у прокурора информация, что машина Хонда участвовала в подготовке покушения, ведь об этом нет никаких свидетельств, но подсудимый не вправе задавать вопросы прокурору. Это у прокурора при подруге-судье полная волюшка спрашивать все, что ему в голову взбредет: «Подсудимый Миронов, что Вам, члену Общественного совета ГИБДД, помощнику двух депутатов Государственной Думы мешало изготовить фальшивые документы на имя Потапова и ездить потом по ним?»

Миронов задает встречный вопрос стражу закона с очень странными взглядами на законность: «Господин прокурор, Вы путаете удостоверение помощника депутата Государственной Думы со справкой об окончании курсов фальшивомонетчиков и документоподдельщиков. Давайте представим картину: машина объявлена в розыск…».

Прокурор резко перебивает: «Ваша машина никогда не была в розыске!»

Судья вмешивается: «Вы тут много говорите, Миронов. Проявляете знания по всем вопросам. Но надо указывать первоисточник. Документов о том, что машина была в розыске, защита не предоставила».

Прекрасное требование судьи! Абсолютно справедливое! Только бы судье адресовать его обвинителям, потребовать от них предоставить суду хотя бы один малюсенький, пусть самый дохленький, совсем неказистый, но хоть какой-то первоисточник, что именно эти подсудимые стреляли в Чубайса, что действительно они взрывали его, или хотя бы малейшее подтверждение, что именно они загорали в лесу, в сугробах на тех самых ковриках-лежаках. Но ведь за пять лет, за четыре суда ничего подобного ни разу не прозвучало. Лишь догадки, предположения, фантазии и откровенная ложь прокуратуры!

Миронов уточняет у прокурора: «Я правильно понял Ваш вопрос: не составляет ли мне труда сделать фальшивое водительское удостоверение? Вы меня судите за подделку водительского удостоверения?»

Прокурор от позора подальше съезжает в привычную, наезженную им колею: «Чем объясните Ваши частые телефонные контакты с Яшиным?»

Миронов: «Во-первых, он просил меня помочь в переездах, потому что у него нет машины. Во-вторых, у него жена — русская беженка из Узбекистана, и он надеялся, что я помогу оформить жене российское гражданство. В-третьих, Роберт Петрович — человек общительный, и любит поговорить вплоть до анекдотов по телефону».

Прокурор: «С какой целью Вы созванивались с Яшиным 6 марта 2005 года?»

Миронов: «Смогу ответить, если назовете базовые станции».

Прокурор уточняет. Миронов объясняет: «Садовники и Кленовый бульвар — это рядом с проспектом Андропова, где я жил. Профсоюзная улица — это рядом с метро «Теплый стан», где жил Яшин».

Прокурор: «5 марта 2005 года Вы с Найденовым и Александром Квачковым встречались?»

Миронов улыбается грубой уловке прокурора: «Повторяю, Найденова я первый раз видел 16 марта. Что касается Александра Квачкова, то мне судья запретила говорить о Пажетных. Если я заговорю об Александре Квачкове, который находится в том же статусе, что и Екатерина Пажетных, то есть в розыске, то суд может мне это запретить. Почему я не могу говорить о Пажетных, а должен говорить об Александре Квачкове?»

Судья высочайше разрешает говорить о Квачкове, уверяя, что и о Пажетных она упоминать не запрещала.

Далее все вопросы прокурора начинаются со слов: «С какой целью?»: «С какой целью Вы приехали на дачу 10 марта?.. С какой целью Вы были в Жаворонках 12 марта?.. С какой целью Вы посетили дачу 14 марта?..». Были и излюбленные обвинителем вопросы про лопаты и шашлыки…

Иван Миронов столь же последовательно, как и прокурор, возвращался к своим исходным показаниям и слово в слово их повторял. Наконец, не выдержав игры прокурора в маразм и невменяемость, спросил напрямик: «Вы меня изматываете, чтобы какую-то хитрость спросить?»

Прокурор сердито воззрился на подсудимого и спросил: «Ну и такой вопрос. Когда произошла авария на Саяно-Шушенской ГЭС?»

Миронов изумленно обращается к судье: «Ваша честь, мы уже начали судить Чубайса за то, что 75 человек на Саяно-Шушенской погибли по его вине?»

Прокурор оправдывается перед нахмурившейся было судьей: «Подсудимый оперировал Саяно-Шушенской ГЭС при допросе Чубайса, вот я и пытаюсь выяснить отношение одного к другому. Подсудимый говорил про Саяно-Шушенскую, про Скуратова, который был освобожден от должности Генпрокурора по инициативе Чубайса, вот я и пытаюсь выяснить, может, это тоже имеет отношение к уголовному делу».

Адвокат Михалкина: «Мы не можем понять, что здесь происходит и что мы пытаемся выяснить?»

Судья как верный и преданный страж интересов обвинения: «Мы выясняем правомочность вопросов подсудимого Миронова к потерпевшему Чубайсу».

Михалкина: «А мы должны рассматривать фактические обстоятельства дела!»

Судья нетерпимо: «Госпожа Михалкина, суд предупреждает Вас о недопустимости некорректного отношения. Когда подсудимый задавал потерпевшему вопросы о Саяно-Шушенской ГЭС…».

Михалкина: «…эти вопросы снимались».

Судья согласно кивает: «Они снимались».

Михалкина: «Когда же эти вопросы задает прокурор, мы почему-то начинаем их обсуждать».

Но у судьи для ответа универсальное, как стиральный порошок, средство: «Я в очередной раз предупреждаю Вас о недопустимости некорректного поведения! Сторона обвинения еще имеет к подсудимому вопросы?»