Между Лондоном и Москвой: Воспоминания и последние записи - Иоахим фон Риббентроп

я смогу «причинить меньше вреда», чем в Лондоне! Такие утверждения не свидетельствуют о большом понимании сути дела. Осознание усиления Германии было в Англии непопулярным, и ни один дипломат в мире при тогдашних условиях не смог бы сделать его популярным у англичан. Если бы фюрер тогда действительно отвергал мои внешнеполитические оценки, ему наверняка не пришло бы в голову сделать меня министром иностранных дел. А когда Гендерсон заодно заявляет, что никто не сделал больше для ускорения начала войны, чем я, то тут можно констатировать только одно — его собственное донесение лорду Галифаксу, опубликованное в английской «Голубой книге», так же ясно опровергает это утверждение, как и показания свидетелей на Нюрнбергском процессе. По Гендерсону, я назвал польскому послу те условия, которые Гитлер великодушно хотел предоставить Польше, «диктаторскими условиями». В действительности же мы в течение всей зимы с ангельским терпением вели переговоры с Польшей и сообщение посла Липского (когда Польша в конце марта 1939 г. была уже уверена в английской гарантии), что дальнейшее продолжение обсуждения данцигской проблемы означает войну, явилось для нас совершенно неожиданным. В описании этого хода развития особенно отчетливо видна вся неискренность книги Гендерсона.

25 августа 1939 г. в 19 часов Гендерсон в телеграмме виконту Галифаксу сообщал:

«Господин Гитлер упомянул, в частности, следующие пункты:… он не заинтересован в том, чтобы побудить Великобританию нарушить данное Польше слово; он не желает показать себя упрямым в соглашении с Польшей; для того, чтобы прийти к договоренности с нею, достаточно одного лишь жеста со стороны Англии, дающего понять, что Польша не должна демонстрировать свою несговорчивость. После того как я попрощался с г-ном фон Риббентропом, он прислал в посольство д-ра Шмидта с текстом устного решения и одновременно с сообщением самого г-на фон Риббентропа, в котором говорилось, что г-н Гитлер желает соглашения с Англией, и в котором он настоятельно просил меня убедить правительство Его Величества отнестись к этому предложению весьма серьезно».

Почему же именно эту телеграмму Гендерсон не упоминает в своей книге? Ответ на этот вопрос один: отсюда было бы видно мое желание достигнуть с Англией мирного решения, а это как раз и не укладывается в рамки его тенденциозной книги.

Ошеломляет та наглость, с какой Гендерсон утверждает, что он не понял предложений фюрера от 30 августа 1939 г., когда я в одиннадцатом часу ночи зачитал ему их по телефону. Сегодня твердо установлено, что основные пункты этих предложений он уже через два часа после нашего телефонного разговора в точности передал по телеграфу в Лондон и не позднее утра 31 августа они уже имелись в Варшаве.

Неверно и утверждение Гендерсона, что Гитлер 31 августа не желал никаких прямых переговоров с Польшей. Если бы польский посол во второй половине того дня был бы уполномочен принять наши предложения, Гитлер, несомненно, поручил бы мне повести о них переговоры с Липским и кризис был бы ликвидирован.

Я нашел в книге Гендерсона лишь одно искреннее признание: посол твердо заявляет, что он писал ее «предвзято». Это верно применительно к каждому его слову!

По-человечески в пользу Гендерсона можно сказать только одно: он был тяжелобольным человеком. Я постоянно старался вести с ним переговоры по-деловому и порядочно, но это оказалось чрезвычайно трудным. Гендерсон по всему своему характеру чувствовал себя орудием классической английской политики и был готов, какова бы ни была причина, брать себе на душу любую неправду, если верил, что служит этим на пользу своей стране.

Книга Гендерсона — явно выраженная пропагандистская писанина, цель которой — продемонстрировать всему миру единоличную вину Германии за вторую мировую войну; по той же линии идут и принижение моей личности и сравнение меня с графом Берхтольдом.

Верным в книге Гендерсона является лишь одно замечание, которое мыслится им в ироническом духе, но затрагивает суть дела: когда Гитлер предстанет пред судом Всевышнего, он в свое оправдание скажет, что Европа была бы избавлена от ужасов войны, прими Польша тогда его разумные и великодушные условия. Так оно и есть на самом деле: Польша, несомненно, согласилась бы на возвращение Данцига рейху и на автостраду через коридор, не дай британское правительство ей своей гарантии.

Эта гендерсоновская книга, все важные утверждения которой тысячекратно опровергнуты, получила на Нюрнбергском процессе свой номер в качестве «документа» и была представлена Международному военному трибуналу как документальное доказательство.

* * *

Точно так же в качестве доказательства моего участия в заговоре с целью подготовки агрессивной войны был привлечен как документ PS 2989 дневник бывшего итальянского министра иностранных дел графа Чиано.

Оригинал этого дневника, несмотря на неоднократные ходатайства моего защитника, в Нюрнберге представлен не был. Я точно знаю, что имеется по меньшей мере два дневника Чиано — один из них я еще в 1943 г. видел у фюрера. В этом дневнике запись, согласно которой я будто бы 12 августа 1939 г. сказал Чиано в Берхтесгадене; «Мы хотим войны», определенно не содержалась. В этом варианте дневника, напротив, имелись якобы сделанные мною весьма презрительные замечания по адресу Японии. Уже тогда против Чиано велось следствие по делу о его измене Муссолини, и он использовал свой дневник в целях шантажа. Чиано сообщил фюреру, что одна копия дневника находится у его друга, испанского посла в Риме, и будет немедленно передана общественности, если с ним, Чиано, что-нибудь случится.

Один из дневников Чиано, несомненно, фальсифицирован. С какой именно рукописи сняты представленные в Нюрнберге копии, установить было невозможно. Нет уверенности и в том, что книга, с которой сняты фотокопии, в самом деле написана самим Чиано, так как доказана только правильность перевода, а не подлинность дневника. И если представленные фотокопии действительно сняты с записей Чиано, то из них следует, что он вел дневник не непрерывно, а делал записи задним числом, т. е. до некоторой степени сам фальсифицировал их. Так, под датами 3 и 4 декабря 1941 г. внесены записи о событиях, произошедших 8 декабря 1941 г. При помощи этого дневника в Нюрнберге собирались доказать, что я имел намерение и желание развязать войну с Польшей.

Весь дневник предположительно в различной мере был задним числом переработан самим Чиано, дабы создать себе крупное «мирное алиби», контрастирующее с моей и фюрера «жаждой войны». В первый вариант он эти строки, само собой разумеется, еще не внес, ибо тогда ему было важно создать себе залог на тот случай, если с ним при той политически неясной роли, которую он играл ряд лет, что-либо произойдет в собственной стране. Чиано, вне всякого сомнения, постоянно сохранял контакт