Между Лондоном и Москвой: Воспоминания и последние записи - Иоахим фон Риббентроп

не менее я неоднократно излагал Адольфу Гитлеру противоположные взгляды по вопросу о еврейском влиянии. Вторая мировая война, по моему убеждению, разразилась потому, что Англия заняла враждебную позицию в отношении германских притязаний. Конечно, еврейское влияние вполне могло играть при этом способствующую возникновению войны роль, но первичную причину войны следовало искать не здесь. Она, напротив, объяснялась тревогой английских империалистов за сохранение европейского баланса. Во время этих бесед я ссылался на два примера: на времена Наполеона, когда евреи в Англии еще не имели никакого сколько-нибудь значительного влияния (Ротшильды заняли свое высокое положение только после Ватерлоо), а англичане тем не менее с ожесточением воевали против французского императора; позже кайзер Вильгельм II, хотя он и являлся другом немецких евреев, был провозглашен врагом Англии.

Но переубедить Адольфа Гитлера было невозможно, и он постоянно повторял мне, что в этом вопросе я ничего не смыслю. Он был и оставался убежденным в том, что война исходит от еврейства Англии, Франции и прежде всего США и что американское еврейство, почти безраздельно владея американской прессой, систематически готовило войну и подстрекало Рузвельта занимать враждебную Германии позицию и проводить соответствующую политику. Мои предложения по изменению нашего курса в политике по отношению к евреям отбрасывались.

После победы над Польшей и Францией Гитлер передал вопросы обращения с евреями в оккупированной Европе в ведение Гиммлера. О его акции по переселению сначала немецких евреев, а потом и евреев из всех захваченных областей на Восток я получил информацию лишь позже, да и то неполную. Лагерь в Терезиенштадте[162], например, еще в 1944 г. подвергся инспектированию Международным Красным Крестом. Поскольку инспекция проводилась при содействии министерства иностранных дел, я получил о ней отчет, из которого следовало, что существующие там условия были признаны удовлетворительными. Более подробных сведений (особенно о других лагерях) я не получал, поскольку, как уже сказано, эти вопросы были по приказу фюрера объявлены компетенцией исключительно рейхсфюрера СС. Под предлогом, что это внутренние административные дела, министерство иностранных дел было категорически лишено права вмешиваться во все, касавшееся евреев.

Когда я в 1943 г. в моей памятной записке представил фюреру несколько предложений по изменению политики в еврейском и церковном вопросах, он заявил мне, что придерживается во всем этом совершенно противоположных взглядов. Даже последовавшая затем сравнительно спокойная беседа по этим вопросам ни к какому позитивному результату не привела. Гитлер сказал мне тогда: «Во внешней политике вы понимаете, а вот в еврейском вопросе — ровным счетом ничего; в этом деле лучше всего разбирается Геббельс. Министерство же иностранных дел на это неспособно, да и не для того оно существует». Тем не менее я привел все аргументы, которые могли показать, насколько сильно наше положение в ставшей гораздо тяжелее войне могло бы быть облегчено в результате мира в области мировоззрения. Ответ Гитлера гласил: «Это полная недооценка проблемы и наивное о ней представление. Эта война — война мировоззрений между еврейско-большевистским и националистическим мирами, и борьба эта дипломатическими средствами выиграна быть не может. Решающее слово здесь принадлежит оружию».

В той мере, в какой министерство иностранных дел вообще занималось еврейским вопросом, оно решительно действовало в направлении его радикализации. Во многих случаях оно действительно добивалось компромиссных решений. От самого Гитлера министерство иностранных дел получало по еврейскому вопросу указаний мало. Они ограничивались в общем и целом дипломатическими представлениями, долженствующими побудить правительства дружественных стран уделять еврейскому вопросу больше внимания и убрать всех евреев с влиятельных постов. Но и тут возникали разногласия с нашими союзниками. Так, однажды фюрер Передал мне, что в занятой итальянцами части Франции раскрыта крупная еврейская шпионско-диверсионная организация. Я получил задание сделать Муссолини серьезное представление по этому поводу. В процессе нашей дипломатической работы с нейтральными государствами становилось все более заметно, что там даст себя знать сильно направленное против нас еврейское влияние.

В 1944 г. высказывания Гитлера все больше концентрировались на столкновениях, с еврейством. В конце концов им овладел тупой фанатизм. Но вплоть до 22 апреля 1945 г., когда я в последний раз видел его в Имперской канцелярии, он лишь одним-единственным словом обмолвился о массовом убийстве евреев. Поэтому я и по сей день не могу поверить в то, что именно он распорядился об умерщвлении евреев, а предполагаю, что Гиммлер поставил его перед свершившимися фактами.

Добровольная ответственность

В Нюрнберге мой муж за несколько недель до начала процесса направил Обвинению письмо, в котором, в частности, говорится:

«…Как я полагаю, процесс проводится с целью, в частности, установить вину Германии за эту войну. Думаю, что вопрос, какие причины, основания и события привели к возникновению войны, в настоящее время и при нынешних условиях едва ли может быть окончательно решен какой-либо инстанцией. Речь так или иначе шла бы о приговоре, вынесенном судом, который состоит из представителей бывших враждебных Германии держав. Будь этот суд даже преисполнен самым честным стремлением судить объективно, непредвзято и справедливо, приговор его в конечном счете все равно явится субъективным. Ожидать чего-либо иного кажется мне нелогичным и почти выходящим за пределы человеческих возможностей.

Далее, я спрашиваю себя, может ли такой трибунал, согласно действующему международному праву — как с точки зрения своей компетенции, так и характера судопроизводства, — претендовать на ту правовую основу, которая необходима для того, чтобы судить прежде суверенное правительство, несущее ответственность только перед собственным народом. Не найдется, пожалуй, и никакого закона для вынесения такого приговора, который в соответствии с правовыми понятиями имел бы и обратную силу.

Будь Адольф Гитлер сегодня жив, он взял бы на себя всю ответственность за последствия этой войны и не позволил бы, чтобы эту ответственность разделил с ним кто-либо из его приверженцев. Но Адольф Гитлер мертв. Таким образом, теперь должна быть установлена ответственность других лиц. Если очевидная потребность в определении ответственности должна быть удовлетворена путем добровольного принятия ее на себя мною и, вероятно, также и другими сотрудниками фюрера и тем самым можно будет избежать намеченных судебных процессов против других немцев, я как бывший министр иностранных дел Адольфа Гитлера готов сделать такой шаг и добровольно взять на себя всю ответственность за действия всех арестованных немцев, женщин и мужчин, представляющих наш режим.

Я готов к этому, желая быть полезным примирению и будущей дружбе между американским, английским, французским и русским народами, с одной стороны, и немецким — с другой. Ибо эти процессы, вместо того чтобы служить примирению, как я полагаю, вносят лишь новую ненависть между народами…»

* * *