Дизайн детства. Игрушки и материальная культура детства с 1700 года до наших дней - Коллектив авторов -- Искусство

Очевидно, что «Вятская лепная глиняная игрушка» должна была быть первой в серии книг: на ее обложке стоит надпись «Выпуск 1», но остальных выпусков так и не последовало. Издание этой книги с шестнадцатью листами цветных иллюстраций требовало беспрецедентных для той поры финансовых вложений. Ее можно сравнить только с одной из всех вышедших в 1929 году советских книг — «Русским искусством XVII века»[765]. В отличие от большинства упомянутых выше книг, которые печатались в государственных типографиях, «Вятская лепная глиняная игрушка» вышла в Московском художественном издательстве — небольшой типографии, которая выпускала по одной иллюстрированной книге в год. Таким образом, эта книга доказывает, что первые советские исследователи и любители игрушек вкладывали немалое время и немалые средства в публикацию сведений о русских народных игрушках.

Книги были нацелены на взрослую аудиторию и предназначались не только для местных читателей, но и для зарубежных коллекционеров. В некоторых книгах (к примеру, Динцеса, Церетелли и Оршанского) печаталось на иностранных языках, чаще всего на французском, краткое содержание — а иногда и дублировались подписи под иллюстрациями.

До Октябрьской революции предметы кустарного промысла были важной составляющей русского экспорта. Как отмечает Сэлмонд, изделия дореволюционных кустарных промыслов стали предметами роскоши, которые уже не по карману даже самым богатым покупателям из России. В основном дореволюционная кустарная продукция шла за рубеж, где спрос подогревался томлением по «тем чувствам, которые вызывал образ русского крестьянина»[766].

В литературе пореволюционного времени нет никаких указаний на то, что с приходом большевиков положение изменилось. Из этого можно заключить, что на экспорт шли если не все советские народные игрушки, то по меньшей мере значительное их количество. К примеру, на торговой выставке русского искусства в Париже в 1925 году два из восьми основных разделов были полностью отведены игрушкам[767]. В 1929 году на другой стороне Атлантики Американская торговая корпорация (Амторг), которая официально представляла в Америке большевистское государство, выпустила брошюру. В ней среди рекламы прочих крестьянских товаров особо выделялись игрушки[768]. Производство игрушек на экспорт сопровождалось переводами на иностранные языки в советских публикациях, и этот культурный экспорт обеспечивал жизненно важный приток иностранной валюты для государства, которое переживало нелегкие времена.

О смешении потребителей и пользователей игрушек

Большинство советских публикаций о кустарной игрушке следует той же инфантильной риторике о народных мастерах. В тексте музейной брошюры директор Музея игрушки Николай Бартрам постоянно обращается к простоте крестьянского ремесла. Он рассказывает, как смышленый мастер догадался использовать в своей работе самые простые материалы: дерево, глину, шерсть, утиный пух. В начале 1920-х годов в таком духе было принято говорить о детях и младенцах. К примеру, в психологическом трактате Джеймса Салли 1895 года «Исследования детства» (в русском переводе он вышел в 1901 году) говорится, что у детей простой, развивающийся ум[769]. Салли, наряду со знаменитым основателем Американской психологической ассоциации Гренвиллом Стэнли Холлом, был одним из первопроходцев психологии развития. Он применял прежде неизвестный метод систематического долгосрочного наблюдения за поведением ребенка, который давал возможность судить о детском развитии[770]. Исследуемых детей Салли часто называл «смышлеными» и говорил, что ум ребенка представляет собой «самый простой вариант сознания из имеющихся в нашем распоряжении»[771]. Салли рассуждает о том, как базовые непосредственные обстоятельства занимают детский ум — подобно тому, как Бартрам говорит о крестьянском мастере. Когда ребенок играет, для воплощения воображаемой идеи он «фактически меняет окружающие обстоятельства», применяет подручные предметы для своих воображаемых нужд[772].

Кроме того, Бартрам упоминает о страсти крестьян к удалым лошадям. Поначалу кажется, что это случайное наблюдение, однако именно лошади, как следует из работ Салли, являются наиболее частой детской фантазией. В его записях есть «игра в лошадку, которую колотят пятками по бокам», и наблюдения за тем, как в детских играх подлокотник дивана превращается в «необъезженного коня из прерий»[773]. В этом контексте «зацикленность» крестьянских мастеров на лошадях отождествляет их со всадниками диванных боковин.

Более того, в предисловии к «Вятской лепной глиняной игрушке» Абрамов недвусмысленно приравнивает крестьянских мастеров к детям. Он пишет, что творчество в крестьянской культуре появляется уже на самых ранних ее этапах, «равно как и детское [творчество]». Далее, Абрамов отмечает, что «в начале процесса мастер находится в полусознательном состоянии, еще не зная, что ему создать»[774]. Аналогичным образом Салли пишет о том, что работа детского ума поначалу «груба и туманна»[775] и лишь впоследствии ребенок постигает «полусознательный процесс рефлексии и разумения»[776]. Да и сам Салли неоднократно приравнивает детей к взрослым представителям «первобытных» культур. Так, к примеру, он замечает, что «детская мысль, как и мысль первобытного человека, мифологична»[777]. Динцес также считал, что сюжеты крестьянской глиняной игрушки связаны со славянской мифологией[778].

Смешение примитивной природы игрушек с такой же примитивностью их создателей проявилось и в выборе иллюстраций к текстам в детских книжках. К примеру, Оршанский начинает главу о торговле кустарными игрушками с фотографии заснеженной деревянной избы мастера из Сергиева Посада, рядом с которой стоят сани. На следующей странице — фотография молодой крестьянской пары, которая лепит и раскрашивает игрушки у себя в доме при свете, падающем из окна и от лампы[779]. В других главах, посвященным прочим промыслам этой же общины, вместо фотографий творцов показаны сами работы. Выбор иллюстраций закрепляет идею о «примитивности» не всех крестьян вообще, а именно игрушечных мастеров.

Другой образ «примитивного» игрушечного мастера находим в детской книге «Кустарный ларек». Старый мастер назван в тексте «очкастым, сучкастым, морщинистым», с «густой бородищей», при этом его «ножищи в грязище суглинистой»[780]. Иллюстрация изображает, как дед едет на деревенскую ярмарку в переполненной товаром телеге. На лошади, везущей телегу, — дуга, которую в русской народной традиции принято было расписывать[781]. В отличие от Оршанского, изобразившего крепких ремесленников, Четвериков и Митрохин рисуют кустаря стариком, у которого не осталось для общества ничего, кроме старинных поделок.

Иногда изготовители игрушек сравниваются с изображенными фигурками неявным образом. К примеру, текст Бартрама о выставке «игрушки в крестьянском искусстве», проходившей в Музее игрушки, сопровождают две иллюстрации. На одной изображена кондитерская формочка в виде льва, а на другой (что важно) — фигурка танцующего крестьянина, создавая впечатление, что мы видим мастера и его творение[782]. Среди иллюстраций в книге Абрамова и Бакушинского есть игрушка, которая прямо изображает «крестьянина с балалайкой», а также игрушка, представляющая собой бородатого человека (волосы на лице говорят нам о том, что это крестьянин), который