Дизайн детства. Игрушки и материальная культура детства с 1700 года до наших дней - Коллектив авторов -- Искусство

И хотя сделать глубокие выводы о том, что окружало европейских поселенцев Юго-Западной Африки и занимало их мысли, нам будет тяжело, по существующим первоисточникам мы можем хотя бы частично реконструировать материальную культуру, которая окружала детей административной верхушки. К примеру, коллекция личных писем Клэр Рорбах, жены официального представителя имперской власти в Юго-Западном поселении, проливает свет на жизнь и материальную обстановку колониального городского хозяйства средней прослойки. По образованию Клэр Рорбах была учительницей младших классов. В письмах она живописует те трудности, с которыми встретилась в Виндхуке в период с 1904 по 1906 год, пока воспитывала троих детей (Юстаса, 1899 года рождения, Ганса, 1903 года рождения, и Нины, 1905 года рождения).

Принадлежа к высшему эшелону власти в колонии, Рорбахи устроили своим детям такую безбедную жизнь, какую едва ли могли бы позволить себе в Германии. Колониальные чиновники получали от государства высокую зарплату с дополнительными пособиями, им был выделен особняк. Таким образом, у детей Рорбахов были африканские няни, которые денно и нощно о них заботились. Так что дети не просто выучили языки очигереро, нама и дамара — они наблюдали африканскую жизнь вблизи и во всех подробностях (по крайней мере, африканскую жизнь под управлением европейской семьи). Клэр Рорбах описывает, как двое ее мальчиков поставили своих игрушечных лошадок возле тачки, чтобы «играть в фургон, запряженный волом» (это был основной транспорт в Юго-Западной Африке) и «быть африканскими пастухами»[721]. В другой раз она вспоминает, как однажды Юстас увидел «понток», традиционную глинобитную хижину африканцев. К большому изумлению своей матери, он вознамерился соорудить свой собственный «понток» в приусадебном саду[722]. Подобные игровые сценарии говорят о том, что дети в игре знакомились с местными практиками и колониальной жизнью и с гордостью демонстрировали это взрослым.

Оба юных Рорбаха играли с оловянными солдатиками, которых им прислали из Германии дедушка и бабушка: это были такие же солдатики, как и те, которых мы обсуждали выше. Кроме того, детям Рорбахов, как и детям в Берлине и в других немецких городах, нравились военные парады в Виндхуке. Однако дети Рорбахов наряду с другими детьми колонистов могли похвастаться настолько близким знакомством с оружием, какое и не снилось детям из метрополии. Обстановка, в которой они находились, существенно меняла для них значение военных игрушек. К примеру, Юстас знал, что у его отца в доме есть самое настоящее ружье, благодаря чему милитаристская германская культура становилась для него непосредственной реальностью, чего не скажешь о его сверстниках, оставшихся на родине. «Позже [Юстас] принес мне мое ружье и попросил меня объяснить, как из него стрелять», — с удивлением записывает его отец[723]. Через несколько месяцев Ганс получил в подарок из Германии фабричный пистолет. Его мать пишет об этом так: «Всюду — треск. Ганс пробует свой новый пистолет»[724]. От Германа, одного из африканских слуг, Юстас научился стрелять из лука со стрелами. Клэр вспоминает, как он гордился этим новым умением: «они охотятся на мышей… мальчикам эта игра нравится больше всего»[725].

Колониальная ситуация[726] глубоко повлияла на процесс образования детей. Поскольку мать Юстаса была учительницей, уже в раннем возрасте от ребенка ждали умения читать и писать. Но, в отличие от германских детей, Юстас учился вместе с африканским слугой, которого звали Пенсманн. То, что Пенсманн, который был намного старше Юстаса, сидел за одной партой с шестилетним мальчиком, должно быть, подтверждало представления Рорбахов о том, что «африканцев» можно причислить к детям и не стоит считать их независимыми личностями[727]. Фрау Рорбах делится в письме таким предположением: «Буби [Юстас] и Пенсманн часто читают и пишут вместе. Они более или менее на одном уровне!»[728] То, что африканца причислили к детям, не могло не произвести на ребенка впечатления. И возможно, это вызвало у него преждевременное чувство превосходства и над слугами, и над африканцами в целом. То же и с сооружением «понтока» в приусадебном саду: сравнивая эту детскую игру с постройками, в которых по-настоящему живут африканцы, родителям, должно быть, было удобно указать на принципиальные расовые различия европейцев и африканцев.

Вкусы детей Рорбахов в отношении книг во многом напоминают вкусы их германских сверстников. Как вспоминает Клэр Рорбах, Юстас учился читать по книге Struwwelpeter («Неряха Петер»), написанной в 1845 году Генрихом Хоффманом. Это классика немецкой литературы — книжка, в которой детям рассказывалось о последствиях их проступков в десяти рифмованных баснях, иллюстрированных хромолитографиями[729]. Также были выписаны в качестве подарка из Германии «Макс и Мориц» и «Ганс Гукебайн»[730]. Кроме того, мать Юстаса, очевидно, хотела приобрести вышеупомянутый плакат Münchner Bilderbogen, которого все же не оказалось в магазинах Виндхука[731].

Материальный мир Нины Рорбах, которая родилась в 1905 году, на первый взгляд не так подвержен колониальному влиянию. Однажды на Рождество она получила из Германии по почте фигурку слона, наподобие тех описанных выше фигурок, которые входили в наборы Massetiere. Как пишет ее мать, «рождественский слон — ее любимое животное»[732]. На первый свой день рожденья малышка Нина получила резиновую куклу и самодельное платье в подарок от соседей, живущих рядом с Рорбахами[733]. И хотя в Германии родители, принадлежащие к среднему классу, вполне могли купить готовое кукольное платье, в колониальном Виндхуке фабричную одежду можно было найти лишь в паре магазинов. Таким образом, подарок хотя бы отчасти избавлял Клэр Рорбах от необходимости шить кукольную одежду и, стало быть, пришелся очень кстати.

Коммерческие игрушки массового производства, описанные в данной главе, делались для того, чтобы их покупали родители из среднего и высшего класса. В них отразились идеологические предубеждения взрослых, а также традиции дарения подарков на праздники, которая бытовала в то время в среде семей среднего класса[734]. И в этом смысле даже 10 тысяч километров, разделявшие метрополию и Юго-Западную Африку, не были помехой для зажиточных семей вроде Рорбахов[735]. Коммерческие фабричные игрушки составляли существенную долю привозных товаров, необходимых для социализации детей колонистов. Их родители считали информацию о флоре, фауне, географии и современных языках неотъемлемой частью того, что называлось Bildung, то есть хорошего образования и личного развития.

Из писем Рорбахов мы видим, что дети колониальной буржуазии хотели иметь те же игрушки, книжки, куклы, торговые карточки и вышеописанных оловянных солдатиков, что и их сверстники в метрополии. Эти игрушки, высылаемые родственниками из Германии, служили социальным маркером по отношению