Затерянный книжный - Иви Вудс

– Скрытая камера, – улыбнулась Марта, появляясь у меня за спиной. – Видите, она спрятана у меня в сумке. – Она ткнула пальцем в какой-то значок на своем рюкзаке.

– Я не понимаю…

– Кадры выйдут что надо, правда, Генри?

– Да-да, безусловно, – подтвердил я. – Спасибо, что приняли участие!

– Но я…

– С вами скоро свяжутся. Конечно, нам потребуется ваше согласие, чтобы использовать отснятый материал в шоу, но мы платим двести евро, так что вы просто обдумайте это, ладно?

Марта схватила меня за руку, и мы помчались вниз по лестнице. Мы бежали до самой автобусной остановки, так что еще минут десять я стоял, упираясь руками в колени и пытаясь отдышаться. Марта никак не могла перестать смеяться.

– Серьезно, тебе бы на сцене выступать! Откуда такой талант к импровизации?

– Не знаю, может, нахваталась от мадам Боуден?

Подъехал все тот же автобус, и мы сели обратно на те же места.

– Что ж, это было незабываемо. Жаль, что ничего не нашли, – бросил я.

– А вот тут ты ошибаешься.

Она вытащила из рюкзака папку и протянула мне, отчего я немедленно утратил дар речи.

Глава 46. Опалин

Клиника для душевнобольных округа Коннахт, 1941

За стенами бушевала война – по крайней мере, так нам говорили. Приходилось верить на слово, потому что в приюте Святой Агнес все еще царил мертвенный покой. Это место, точно вакуум, вытягивало жизнь из тех несчастных, что попали внутрь. Еды не хватало; мы питались недозрелыми овощами, которые в сухой земле не могли напитаться живительной влагой. С годами меня все больше охватывало оцепенение; не знаю как, но оно разъедало меня изнутри, будто ржавчина. Кожа шелушилась, и я расчесывала ранки до крови, просто чтобы почувствовать хоть что-то. Однажды настал момент, когда я не ощущала уже ничего.

Нас становилось все меньше. Стремление переделать женщин на свой лад несколько притупилось в мужчинах с тех пор, как один безумец начал реформировать Германию. Война заставила всех усомниться в своем статус-кво. Мне казалось, что она нужна в первую очередь мужчинам, чтобы найти смысл в том, что у них уже имеется, почувствовать, как на грани потери всего замрет сердце, – конечно, только затем, чтобы после очнуться и отойти от края пропасти. Но к чему все это?

Благодаря урокам Мэри я превратилась в профессиональную швею, и это занятие придавало моим унылым дням хоть какое-то подобие порядка. Я принялась вышивать на юбке «Историю Ренвилл-Холла» Эмили Бронте: сначала просто чтобы развлечь себя, но со временем это начало помогать помнить, что у меня действительно была какая-то жизнь до этих стен. Некоторые абзацы я припоминала слово в слово, но сознавала, что вряд ли смогу пересказать так всю рукопись. Пальцы болели оттого, что я старалась делать стежки как можно мельче.

«Я посвятил всю свою жизнь тому, чтобы вырваться из этого ужасного места, – лишь для того, чтобы его узловатые корни еще сильнее опутали меня, а башни гнетуще нависли над моей головой».

Остались только две медсестры, и я считала, что это на две больше нужного. Единственной, кто чего-то стоил в этом месте, была девушка по имени Дейзи, которая считала, что усердным трудом в стенах приюта мы добьемся чего-то в жизни. Благословенное дитя! Она была воплощенная невинность, хоть и не чуждая трудностей. Я находила ее самой красивой девушкой в моем мире, а она в ответ никогда не заставляла меня вспоминать, что я отвратительная женщина, которую следует бояться. Она говорила, что ей нравится в церкви Святой Агнес, потому что здесь тише, чем дома, где жили еще четыре брата. Ненависть к братьям нас роднила.

Как-то утром я услышала в коридоре крики, смех и торопливые шаги. Дейзи вбежала в мою комнату. Я лежала на кровати ничком, мыслей в голове не было – по крайней мере, я отказывалась считать эти обрывки мыслями. Меня терзали образы из прошлой жизни, видения, которые могли оказаться реальностью или выдумкой. Был ли у меня ребенок?..

– У меня для тебя письмо! – заявила Дейзи таким тоном, будто это было самое чудесное событие в ее жизни. Она оставила конверт и убежала, подпрыгивая, как маленький ягненок. Я приподнялась на подушке и выглянула за окно сквозь решетку. Мороз изрисовал стекло красивыми узорами.

Письмо у меня в руках. От Джейн, конечно. Дорогая Джейн, она не бросила меня! Хотя я редко отвечала на ее письма – если вообще отвечала, – она не собиралась отрекаться от нашей дружбы.

Я пробежала письмо глазами: почему-то теперь я читала так – вверх-вниз, а не из стороны в сторону. «Твоя мать скончалась». Моей матери больше нет, повторила я себе. Теперь я сирота. Нет детей, нет матери, мир на грани военной катастрофы.

Я заморгала и неожиданно для себя очнулась.

За все годы моего заключения мать ни разу не навестила меня и не написала. Я прощала ее, понимая, какое влияние Линдон имеет на ее жизнь: даже если почему-то она не поверила его версии событий, вряд ли решилась бы открыто бросить ему вызов. Но все-таки она была моей матерью. Почему она отвернулась от меня, в то время как Джейн – нет? Я ее единственная дочь. Почему она не помогла? Только она могла переубедить брата. Как же так, неужели она не любила меня настолько, чтобы рискнуть всем?

Вероятно, эти мысли никогда не прекратят мучить меня. Я действительно была близка с отцом, а мать никогда не демонстрировала, что привязана ко мне. Но я предполагала, что какая-то любовь там все же должна быть. Что ж, видимо, недостаточно сильная.

Направляясь в кабинет доктора Линча, держа в голове цель, которой у меня уже давно не было, я по крайней мере могла поблагодарить мать за то, что у меня появился повод выбраться из этих стен. Конечно, они не откажут мне в просьбе присутствовать на похоронах собственной матери. Как только я вернусь в Великобританию, то смогу с помощью Джейн договориться об освобождении.

Я терпеливо сидела на жестком деревянном стуле напротив доктора Линча, утопающего в кожаном кресле за столом орехового дерева. Он спустил очки на кончик носа и аккуратно чистил ножом яблоко с таким видом, будто меня здесь не было. Медсестра вышла, чтобы разобраться с кем-то, кто дальше по коридору орал: «Чертовы убийцы!» – к чему у меня уже давно выработался иммунитет. Наконец, удовлетворенный тем, что смог снять кожуру одним витком, доктор Линч поднял глаза и слегка удивился, увидев меня.

– Мисс Карлайл, у вас не назначено приемов до следующего месяца.

У него была манера