Сумерки Европы - Григорий Ландау

Трудно было бы утверждать, чтобы чрезвычайно сложная, но все же объективно обоснованная, задача Германіи была фактически неосуществимой. Пожалуй, можно себѣ представить даже различные пути ея разрѣшенія. Либо консолидація положенія въ Европѣ, чтобы въ ней исключить сопротивленіе для дальнѣйшаго пути въ міръ. Или, оставивъ эту священную землю, унавоженную трудомъ, творчествомъ, героизмомъ вѣковъ — закрѣплять опредѣленную группу вліяній и связей міровыхъ. Но здѣсь то и попадаешь подъ ударъ Англіи, во всякомъ случаѣ въ. сферу ея воздѣйствія. Такъ осуществленіе Германіей задачи европейскаго имперіализма (впрочемъ въ качествѣ таковой вовсе и не осознанной) вызывало противъ нея и противодѣйствіе европейскихъ державъ и державъ міровыхъ, вызывало европейски-міровую коалицію. Въ этомъ былъ трагизмъ не только Германіи, въ этомъ былъ трагизмъ и Европы.

И все же нельзя утверждать, чтобы эта трудность была непревзойдимой, ибо фактически не были произведены тѣ усилія, неудача которыхъ только и могла служить тому доказательствомъ. И если задача была въ томъ, чтобы изъ множества представлявшихся возможностей выбрать одну, устранивъ такимъ образомъ опасности, сопряженныя съ остальными, — то въ предвоенной исторіи Германіи поражаетъ противоположное: одновременное блужданіе по всевозможнымъ путямъ и слѣдовательно одновременный вызовъ противъ себя всевозможныхъ сопротивленій. Тутъ и Китай, и Африка, и Турція, столкновенія съ Англіей и Франціей, вызовъ желтому міру, отчужденіе отъ Россіи. Впечатлѣніе такое, что въ сознаніи своей мощи государство кидается сразу во всѣ стороны, нигдѣ ни въ чемъ не ограничивая себя и тѣмъ всѣхъ противъ себя возстановляя.

Вѣроятно въ этомъ сказалась самоувѣренность могучихъ силъ въ ощущеніи своего біенія незамѣчающихъ неизмѣримости задачъ. Такова уже имманентная опасность бурнаго роста; но повидимому къ этому присоединялась и исторически случайная возбудимость тѣхъ лицъ, которые Германіей руководили.

Руководящій государственный кругъ Германіи въ своей многоустремленности — отражалъ общій народный процессъ роста вмѣсто того, чтобы имъ руководить. Какая то женственность, впечатляемая рефлекторность наблюдается въ его поведеніи. Кажется правильнымъ сказать, что германское верховное руководительство вѣрно чувствовало и отображало основныя устремленія и задачи германскаго народа. Но оно къ нимъ не привносило своего, того, что привнести лежитъ на обязанности руководительства. То самое, что для народа является правильнымъ, здоровымъ проявленіемъ и показателемъ творческой мощи, то для его руководителей является слабостью и недостаткомъ. Творческій народъ въ пароксизмѣ своего творчества естественно отличается экспансивностью, всѣмъ интересуется, во всѣ стороны кидается, многое зачинаетъ и пробуетъ. Ибо народъ — это единство, но единство множества, множества связаннаго, но не скованнаго; и именно сила и мощь творческаго порыва предполагаетъ и даже опредѣляется множествомъ — частью обреченныхъ на безплодіе или неудачу — индивидуальныхъ частичныхъ пытаній и зачинаній. Задача власти привнесть начало сдерживающее, ограничивающее, сосредоточивающее, направляющее. Бываютъ геніальные люди, на все способные и за все берущіеся, именно потому гибнущіе въ безплодіи, что нѣтъ въ нихъ ограничивающаго, отказывающагося и сосредоточивающаго аппарата, который, направляя геніальное творчество на опредѣленныя задачи, путемъ жертвъ остальными возможностями, создаетъ великое. Тоже и въ государствѣ. Въ томъ великое значеніе власти, что поддерживая, культивируя, изъ многаго, предоставляемаго народнымъ творчествомъ, — одно, она кое чему даетъ заглохнуть, кое что оставляетъ на произволъ случайности, даже затрудняетъ появленіе, можетъ быть, и цѣннаго, но зато, выдѣляя главное, содѣйствуетъ его достиженію. Этого ограничивающаго и сосредоточивающаго руководительства было незамѣтно въ дѣятельности германскихъ верховъ. И потому то, что для народа въ его производящей множественности является творческимъ богатствомъ и разносторонностью — у единой руководящей власти оказывается торопливостью и суетой; и то, что у народа есть мужественное преодолѣніе, у руководящей власти становится возбудимостью и кажется подчасъ капризомъ. Вопреки благонамѣренному воззрѣнію, что нѣмецкій народъ былъ мирно и скромно настроенъ, а агрессивнымъ было его правительство, слѣдуетъ сказать, что агрессивенъ былъ германскій народъ своимъ всестороннимъ многообразнымъ творчествомъ, цредпріимчивостью и активностью, а пассивно воспріимчивой и передающей безъ претворенія, и слѣд. лишь во внѣ агрессивной, была его власть. Не было въ жизни одного поколѣнія достаточной емкости, чтобы вмѣстить и разрѣшить всѣ поставленныя задачи, а онѣ были подхвачены, какъ бы для разрѣшенія на протяженіи одной человѣческой жизни. Правда условія времени требовали чрезвычайной спѣшности. Можетъ быть, размѣстить задачу на рядъ поколѣній значило проиграть игру. Но не значило ли это опять таки, что задача была взята въ невозможномъ масштабѣ. И потому думается, не можетъ быть данъ опредѣленный отвѣтъ, была ли самая задача, какъ она объективно была поставлена передъ германскимъ народомъ, передъ Европой, передъ культурой — объективно же безнадежно обреченной на неудачу, или при несомнѣнной трудности ея — она все же могла быть осуществлена властью, творчески выдержанной и активно осторожной, которая сумѣла бы устранять препятствія и лучше подготовить свою среду. И если это дѣйствительно такъ, то несказанна отвѣтственность, которая падаетъ на руководителей, отвѣтственность передъ Германіей, ростъ которой оказался сорваннымъ, передъ европейской культурой, рѣшающая задача ко-торой оказалась проигранной, — отвѣтственность передъ надорваннымъ міромъ и загубленнымъ поколѣніемъ.

Мы подошли къ третьему изъ намѣченныхъ вопросовъ: была ли самая война неизбѣжной. Излюбленный какъ пацифистами, такъ и прокурорами побѣдоносной войны вопросъ этотъ ставится чаще всего въ плоскости вмѣненія. Онъ могъ бы быть и независимо отъ того поставленъ въ плоскости исторической причинности.

Безспорно, что не будь, напримѣръ, вовсе Германіи — не было бы и этой войны; или будь она маленькой, спокойно живущей, мало развивающейся страной — войны бы тоже не было, и слѣдовательно въ этомъ смыслѣ ясно, что причина войны заключается въ мощномъ ростѣ и развитіи Германіи. Конечно, съ другой стороны можно сказать: не будь Англіи, или будь Англія скромной и благодушной страной, привѣтствующей появленіе всякой новой державы на міровомъ поприщѣ, — этой войны тоже не было бы. Она въ одинаковой степени была вызвана возрастаніемъ германскаго государства изъ внутри-европейскаго въ міровое, какъ и нежеланіемъ допустить такой ростъ, какъ со стороны другихъ только европейскихъ народовъ, такъ и со стороны другихъ народовъ, уже міровыхъ.

Въ этомъ смыслѣ, если виновна Германія, то вина здѣсь не на правительствѣ, не на юнкерствѣ, не на милитаризмѣ, а на самомъ германскомъ народѣ; и вина не въ милитаризмѣ, а въ творчествѣ, въ ростѣ и созиданіи. Если это вина, то Германія виновата. Можно, конечно, сказать, что виноваты тѣ кто не хотѣлъ уступать своихъ завоеванныхъ ранѣе позицій завоевательному напору германской дѣятельности и культуры. Одна формулировка стоитъ другой. У однихъ вина въ творчествѣ и дѣятельности, у другихъ — въ сохраненіи завоеванныхъ или созданныхъ ранѣе благъ; у однихъ въ томъ, что они своей работой вытѣсняли, у другихъ въ томъ, что они не соглашались быть вытѣсненными. Воля каждаго выбрать, что онъ считаетъ недопустимымъ, или въ чемъ видитъ смягчающія вину обстоятельства, или что онъ и вовсе виной не считаетъ. Безспорно священна самозащита, хотя бы она приводила къ гибели, ибо все существующее предъявляетъ право на свое дальнѣйшее существованіе; но трудно не сочувствовать творчеству и созиданію, хотя бы оно вытѣсняло уже созданное и установленное другими. Ибо носителемъ не только будущаго, но и настоящаго, является именно оно; ибо безъ него ничего нѣтъ, не было бы и того, что сейчасъ отстаивается; ибо нѣтъ того законнаго Навина, который обоснованно могъ бы сказать солнцу человѣческой энергіи — остановись; ибо оно есть послѣднее оправданіе и смыслъ самаго существованія человѣческаго — а слѣдовательно и смерти. И именно потому, что самозаконны оба, потому и неизбѣжны и трагически безвинны ихъ столкновенія.

Но немыслимо ли преодолѣніе и вырѣшеніе споровъ между творчествомъ и самосохраненіемъ — мирное, безъ пролитія крови, безъ массовыхъ смертей и физическихъ страданій — безъ войны.