Сумерки Европы - Григорий Ландау

И наконецъ третье. Постановка вопроса еще не означаетъ положительнаго на него отвѣта. И поиски неизбѣжности могутъ оказаться имѣющими ту цѣнность, что приводятъ къ сомнѣнію въ ней или даже къ ея отрицанію. Я не задаюсь цѣлью отвѣтить на эти вопросы, достаточно ихъ поставить.

Была ли обречена на военное крушеніе передовая страна современнаго — недавняго культурнаго міра.

Ближайшее разсмотрѣніе вопроса приводитъ къ его расчлененію. Должна ли была Германія потерпѣть крушеніе на войнѣ, такъ именно сложившейся (въ смыслѣ распредѣленія сторонъ); должна ли была война такъ (въ этомъ отношеніи) сложиться; была ли вообще неизбѣжна война.

Беря войну сложившейся съ смыслѣ распредѣленія сторонъ такъ, какъ она сложилась, можно ли считать предустановленнымъ пораженіе Германіи. Война сложилась такъ, что Германія была во главѣ европейской коалиціи, являясь единственной подлинной творчески — культурной, мощной державой въ ней — противъ коалиціи всѣхъ остальныхъ европейскихъ и внѣевропейскихъ державъ. Европейская коалиція противъ коалиціи европейско-міровой; одна великая держава противъ союза всѣхъ другихъ. Собственно такъ поставить вопросъ уже значитъ на него и отвѣтить.

И дѣйствительно непосредственное чувство во время войны такой отвѣтъ и подсказывало. Первые дни, когда къ Россіи и Франція присоединилась еще и Англія — не охватило ли всѣхъ ощущеніе рока: Англія и Россія какъ совмѣстные противники. Впослѣдствіи могло оказаться, что съ Россіей было легче справиться, чѣмъ съ Франціей; душой сопротивленія, руководительницей и вмѣстѣ съ тѣмъ главнымъ орудіемъ была именно Франція. И все же въ томъ первоначальномъ чувствѣ, что Германіи не справиться съ сочетаніемъ Россіи и Англіи — была нѣкая сверхъэмпирическая правда. Неопредѣленно всасывающая безкрайняя податливость и непреодолѣваемость Россіи и цѣпкая упорно неподдающаяся энергія Англіи — непреодолимымъ было именно это сочетаніе противоположностей. Нельзя приспособлять единую борьбу къ противникамъ, столь противоположнымъ; нельзя одновременно считаться съ совмѣстными столь противоположными опасностями: быть всосаннымъ и раздробленнымъ; съ задачами — подорвать и не утонуть. Длительное приспособленіе къ столь противоположному едва ли вмѣщаемо въ единую систему борьбы.

Бывали періоды, когда извнѣ, — по крайней мѣрѣ не спеціальному глазу — побѣда Германіи стала казаться неминуемой. Можетъ быть, дѣйствительно бывала она чрезвычайно близка — такъ часто совершала Германія невѣроятное и вызволяла своихъ союзниковъ изъ тягчайшихъ бѣдъ, обнаруживала силы, когда казалась истощенной, выходила съ торжествомъ изъ положенія, которое казалось вело къ ея уничтоженію; столько разъ in hӧchster Not находила выходъ и даже торжество, что стала казаться непобѣдимой. Но никогда — кромѣ, можетъ быть, самаго начала войны — не казалась германская побѣда просто возможной; всегда она представлялась таковой лишь въ силу и въ связи со сверхчеловѣческимъ напряженіемъ. Поэтому кажется правильнымъ сказать, что если бы даже Германія побѣдила, — все же въ общихъ линіяхъ того распредѣленія силъ, по которымъ сложилась война — лежала предопредѣленность ея пораженія.

Но неизбѣжно ли было то самое распредѣленіе силъ, при которомъ Германія со своими спутниками имѣла противъ себя всѣ державы Европы и внѣ Европы.

Въ экстенсивномъ напряженіи своего творчества Германія стремилась къ имперіализму — одновременно съ Америкой и Японіей послѣ Англіи и Россіи. Это было дѣломъ Германіи, какъ отдѣльной страны, но это вмѣстѣ съ тѣмъ было и дѣломъ Европы. За вторую половину 19 вѣка совершилось то колоссальное измѣненіе въ міровыхъ отношеніяхъ, о которомъ теперь уже такъ много писали. Раньше активнымъ міромъ была Европа, остальная часть земного шара была лишь ея объектомъ. Міровыми силами были силы европейскія, между ними шла борьба, соревнованіе, союзъ и вражда. Международными отношеніями были отношенія внутри-европейскія. Международныя нити протягивались по лицу лишь европейскаго материка. Къ концу, 19 вѣка выросли и выступили на международную арену Америка и Японія, выступили, но еще окончательнаго мѣста своего на ней не опредѣлили. Только результаты войны, разгромившей Европу, закрѣпили за ними ихъ вновь добытое мѣсто. Но до войны при всей ихъ признанной и проявленной всесторонней созидательной мощи, онѣ еще только располагались занять положеніе не на ряду каждая со всей Европой, а каждая на ряду — съ каждой отдѣльной европейской страной. Англія постепенно оріентировалась на внѣевропейскій міръ, какъ бы постепенно отрываясь отъ традицій своей колыбели. Россія, легко достигшая имперской формы, еще не выработала культурно государственнаго содержанія надлежащей интенсивности и распространенности; именно эту задачу ей предстояло осуществить въ полной противоположности Германіи, которая имѣла чрезвычайно насыщенное содержаніе, не вмѣщавшееся въ слишкомъ тѣсныя рамки, — и обѣ потерпѣли крушеніе на этомъ несоотвѣтствіи. Но и помимо того, Россія только одной ногой и географически и идейно была въ Европѣ, въ западничествѣ, другой ногой въ Сѣверной Азіи, въ Византіи, въ татарствѣ.

Міръ становился инымъ. Система центровъ — Лондонъ, Парижъ, Берлинъ, Петербургъ, уже отступавшая Вѣна и еще только нароставшій Римъ, — перераспредѣлялась въ новыя группировки: Лондонъ, Нью-Іоркъ, Токіо, Петербургъ, Берлинъ. Изъ европейскихъ, чисто-европейскихъ государствъ, какъ преемникъ, наслѣдникъ и продолжатель европейской культурной мощи — одна Германія могла занять мѣсто въ этомъ новомъ міровомъ распредѣленіи. И Германія, занявъ въ немъ мѣсто, была бы и Европой, занявшей въ немъ мѣсто, ибо помимо того, что она сама по себѣ представляла сильнѣйшее передовое государство Европы, къ ней тяготѣла и Австрія; цѣлый рядъ малыхъ, но глубоко культурныхъ богатыхъ, сѣверныхъ европейскихъ государствъ естественно — безъ союзовъ и безъ поглощенія — находились въ ея орбитѣ; и наконецъ и Италія въ этой міровой плоскости уживалась съ нею безъ какихъ либо точекъ столкновенія. И потому имперіализмъ въ Германіи былъ объективно имперіализмомъ Европы, былъ формой перехода Европы въ новую плоскость океанической системы державъ. Если бы процессъ этого перехода развился органически, то конечно, Европа все же сошла бы со своей прежней позиціи единственной значащей части міра; но культурно она осталась бы на своей высотѣ, непрерывность ея традиціи продолжалась бы или претворялась бы лишь постепенно. Мы тогда имѣли бы — чисто европейскій міровой имперіализмъ въ лицѣ Германіи; создавшійся въ Европѣ, ею пропитанный и лишь постепенно отъ нея отходящій имперіализмъ Англіи; полуевропейскій имперіализмъ Россіи и Европой созданный отъ нея отпочковавшійся имперіализмъ Америки; и лишь на Дальнемъ Востокѣ самобытный, но и то на Европу оріентирующійся имперіализмъ Японіи. Европа переставала быть единственной, но оставалась культурно-опредѣляющей.

Германія сознательно становилась имперіалистической, но что въ этомъ зарождался имперіализмъ Европы, кажется, не дошло до сознанія и не опредѣляло поведенія. Германія осуществляла обще-европейскую задачу съ самосознаніемъ внутри — европейской державы — въ плоскости внутри-евро-пейскихъ соревнованій; въ одномъ силовомъ полѣ она осуществляла задачи другого силового поля, опредѣлялась отношеніями одного круга для рѣшенія задачъ другого. Война своимъ рѣзкимъ разрывомъ, превративъ въ обломки нагроможденіе историческихъ построекъ, уяснила и выявила ихъ основной чертежъ.

Чисто европейская держава должна была стать міровой. Для этого были у нея данныя, силы и стремленія; это былъ и завѣтъ европейскаго прошлаго міровому будущему. Но вмѣстѣ съ тѣмъ Германія — внутри-европейская страна — тысячью нитей связана съ традиціями европейской вѣковой исторіи; расположена не въ одномъ только географическомъ смыслѣ — въ осиномъ гнѣздѣ перекрещивающихся вліяній, притязаній, счетовъ. Сравните съ этимъ ростъ американской державы на безграничныхъ просторахъ вдали отъ какихъ либо традицій; распространеніе Россіи на такихъ же безкрайнихъ просторахъ, въ которыхъ на тысячахъ верстъ не встрѣтишь противодѣйствія; былой ростъ Англіи среди безпомощныхъ первобытныхъ людей. Кругомъ Германіи или занятыя уже территоріи, рынки, объекты, или уже готовыя претензіи народовъ, раньше пришедшихъ или ближе живущихъ. И наконецъ у самаго перехода отсюда туда, — изъ Европы въ міръ — стоитъ Англія, этотъ путь уже продѣлавшая и по интересамъ и традиціи туда никого изъ Европы не пускающая.