Сумерки Европы - Григорий Ландау

И стоитъ-ли не гибнуть, достигши вершинъ. Рѣчь не о живущихъ людяхъ, не о народѣ, какъ ихъ совокупности, не о культурѣ, какъ совокупности ихъ дѣяній и переживаній. Рѣчь о культурѣ и о дѣяніяхъ, какъ довлѣющихъ себѣ цѣнностяхъ. Почему культура должна существовать триста лѣтъ, а не сто; почему доблесть должна проявляться десять лѣтъ, а не два. Разъ проявленное, проявлено навѣки, разъ бывшее, было на вѣчность. Культура, какъ организація жизни, цѣнна въ своей жизненной значимости, — тѣмъ, что она есть. Культура, какъ совокупность наивысшихъ достигнутыхъ цѣнностей, достигнута разъ навсегда, — цѣнна, посколько была. И доблесть, разъ проявленная на вершинѣ, не требуетъ повторенія и не имѣетъ продолженій. The rest is silence. Молчаніе окутаетъ и заглушитъ отчаяніе погибающихъ и скорбь остающихся. Забвеніе поглотитъ муки неосуществленности и излѣчитъ страданія — исчезновеніемъ. Туманы покроютъ живое и умирающее и только озаренныя вершины будутъ свѣтить изъ за нихъ будущимъ вѣкамъ.

Незачѣмъ печалиться о погибшемъ героѣ, ибо удѣлъ всѣхъ умереть, но удѣлъ лишь немногихъ — геройство. Незачѣмъ печалиться о недосовершенныхъ дѣяніяхъ, если и осуществленныя дали ихъ безспорную мѣру.

Неразрѣшаемое геройство идетъ къ гибели; но народъ въ сущности погибнуть не можетъ; онъ остается, и эта жизнь не можетъ быть простымъ продолженіемъ предшествующаго. Въ какомъ то смыслѣ народъ, какъ и человѣкъ послѣ глубинныхъ потрясеній, — замыкая свое прошлое въ нетлѣнную память духа, какъ свое неотъемлемое богатство и опору, начинаетъ новую жизнь. Человѣкъ для этого стремится измѣнить мѣстность, среду, профессію; народъ мѣняетъ свой укладъ. Послѣ великаго срыва жизнь продолжается, но въ новыхъ формахъ она должна уже быть и новой жизнью.

Показателенъ для несказаннаго напряженія характеръ того срыва, которымъ онъ закончился. Римъ побѣждалъ несмотря на пораженія. Германія побѣждена несмотря на побѣды; побѣждена, усѣвшись на вражеской территоріи. Это и было не столько военное пораженіе, сколько органическій срывъ, своей органичностью и обнаруживающій всю нечеловѣчность предшествующихъ усилій. Можно подумать, что здѣсь сказалась преувеличенность германской научной систематичности; что люди разсчитали неизбѣжность своего пораженія, какъ расчитывали всѣ планы своихъ походовъ, и придя къ отрицательному заключенію покончили съ войной, какъ они раньше рѣшали и предпринимали любое свое наступленіе. Можетъ казаться — если это такъ — что въ этомъ была и роковая ошибка; быть можетъ даже безнадежное отступленіе, безвыходная борьба до послѣдней крайности, безразсчетная, безумная, безцѣльная — была бы все же цѣлесообразной, ибо ввела бы въ игру множество неизвѣстныхъ и невѣсомыхъ факторовъ: утомленіе, разногласіе, неувѣренность въ результатахъ у противника, нежеланіе лишнихъ потерь, внутреннее сопротивленіе. Въ такой безумной и безразсчетной, и все же разсчетливой въ своей аппеляціи ко всякимъ силамъ и слабостямъ противника, къ предѣльнымъ возможностямъ и случайностямъ — въ такомъ сокрушительномъ финалѣ была бы гармонія съ той рѣшительностью броска, который произвела Германія въ войнѣ; и пораженіе было бы, можетъ быть, и страшнѣе, но не гибельнѣе для страны. Во всякомъ случаѣ остается тотъ замѣчательный и знаменательный фактъ, ярко выясняющій смыслъ германскаго военнаго напряженія: оно въ такой мѣрѣ вздыбило всѣ силы, средства, способности народа, что не могло мѣняться, наростать или сокращаться. Оно могло быть или не быть; и поскольку оно было, оно было побѣдоносно, а поскольку перестало быть — разомъ рухнуло и погребло страну. Это былъ вопросъ синтетической духовности, цѣлостной государственности; здѣсь разыгрывалась не нѣкая военная исторія, — здѣсь исчерпывалась судьба нѣкоей государственной духовности. И потому несущественно было мѣсто, гдѣ разыгралась бы послѣдняя стадія борьбы. Суть была въ томъ, выдержитъ или не выдержитъ народъ; и онъ не выдержалъ. И потому до срыва онъ занималъ чужія земли, а послѣ — оказался лишеннымъ всякой сопротивляемости. Сила предѣльнаго торжествующаго напряженія сказалась въ немедленности упадка. Не о правотѣ или промахахъ, не объ умѣніи или ошибкахъ рѣчь — не о побѣдахъ надъ врагами или неудачахъ, и даже не о государственной цѣлесообразности. Рѣчь о внутреннемъ, о томъ неуклонномъ собираніи воедино своихъ силъ и возможностей, которое, оказавшись недостаточнымъ, изнутри обусловило паденіе.

На вершинѣ общеевропейскаго культурнаго и государственнаго движенія стояла Германія до войны; на вершинѣ усилій и достиженій стояла она во время войны. Тѣмъ глубже было ея пораженіе и пораженіе Европы. Не будь Германія такъ мощна, она не вела бы подобной борьбы со всѣмъ остальнымъ міромъ, не довела бы ея — а слѣдовательно и послѣдовавшаго разрушенія — до такого небывалаго максимума. Отъ того, что свыше мѣры было ея сопротивленіе, отъ того свыше нормы оказалась и разрушительность.

Разбитъ передовой и сильнѣйшій, сорванъ творческій процессъ. Какъ могло это случиться; должно ли было это случиться, — была ли въ этомъ трагическая діалектика современности или только роковая случайность.

2. ПРЕДОПРЕДѢЛЕННОСТЬ И ОТВѢТСТВЕННОСТЬ

Трагическая діалектика или роковая случайность. Но развѣ бываютъ въ исторіи случайности. Разъ произошло — не значитъ ли это, что были на то и достаточныя основанія, неустранимыя причины.

Если человѣкъ умеръ, были несомнѣнно достаточныя причины для его смерти, но она могла произойти отъ органическаго болѣзненнаго состоянія человѣка, отъ условій его жизни, отъ вліянія неподходящей среды, — или отъ того, что на него упала плохо прикрѣпленная балка. Въ первомъ случаѣ смерть человѣка была предустановлена въ основныхъ категоріяхъ его жизни; во второмъ, — была по отношенію къ нимъ случайностью. Только объ обоснованности въ этомъ смыслѣ можетъ здѣсь идти рѣчь. Конечно, если взять всю хаотическую совокупность разрозненныхъ явленій въ ихъ соотвѣтственныхъ причинахъ и слѣдствіяхъ, то можно сказать, что совокупность явленій современности, обусловлена совокупностями явленій предшествующихъ эпохъ — такъ, что каждая конкретность настоящаго обусловлена какими либо конкретностями предшествующаго времени. Но если говорить не о хаосѣ жизненныхъ дифференціаловъ, а выдѣлять изъ него нѣкіе ихъ интегралы, въ данномъ случаѣ государственную судьбу, то можетъ быть законнымъ поставить вопросъ о томъ, была ли таковая предопредѣлена въ предыдущемъ бытіи государства; или въ его прошломъ — въ данномъ случаѣ въ прошломъ Германіи и Европы — еще не было предзаложено случившееся, и оно произошло благодаря сплетенію независимыхъ судебъ, благодаря вторженію въ нихъ изъ хаоса явленій — не связанныхъ съ ними причинныхъ цѣпей, и въ этомъ смыслѣ по отношенію къ разсматриваемой судьбѣ — случайно.

И другое. Стоитъ ли вообще послѣ свершенія ставить вопросъ объ обоснованности совершившагося. Не заслуживаетъ ли такая постановка ироническаго отвѣта: Da kommt ein Philosoph herein und sagt, es mussf so sein. Но во первыхъ, и въ совершившемся стоитъ разбираться, хотя бы для того, чтобы попытаться усмотрѣть еще только имѣющее совершиться, — а вѣдь и это иной разъ удается «философамъ». Во вторыхъ, даже, если они лишь послѣ дѣла объясняютъ его неизбѣжность, то и здѣсь еще остается для творческой мысли большая задача — выявить, въ чемъ именно она заключалась. Конечно, нѣтъ ничего назойливѣе простого возведенія факта къ необходимости. Но если возведеніе происходитъ адэкватно дѣйствительности, то этимъ вѣдь впервые обнаруживается ея смыслъ.

И наконецъ третье. Постановка вопроса еще не означаетъ положительнаго на него отвѣта. И поиски неизбѣжности могутъ оказаться имѣющими ту цѣнность, что приводятъ къ сомнѣнію въ ней или даже къ ея отрицанію. Я не задаюсь цѣлью отвѣтить на эти вопросы, достаточно ихъ поставить.

Была ли обречена на военное крушеніе передовая страна современнаго — недавняго культурнаго міра.

Ближайшее разсмотрѣніе вопроса приводитъ къ его расчлененію. Должна ли была Германія потерпѣть крушеніе на войнѣ, такъ именно сложившейся (въ смыслѣ распредѣленія сторонъ); должна ли была война такъ (въ этомъ отношеніи) сложиться; была ли вообще неизбѣжна война.

Беря войну сложившейся съ смыслѣ распредѣленія сторонъ такъ, какъ она сложилась, можно ли считать предустановленнымъ пораженіе Германіи. Война сложилась такъ, что Германія была во главѣ европейской коалиціи, являясь единственной подлинной творчески — культурной, мощной державой въ ней — противъ коалиціи всѣхъ остальныхъ европейскихъ и внѣевропейскихъ державъ. Европейская коалиція противъ коалиціи европейско-міровой; одна великая держава противъ союза всѣхъ другихъ. Собственно такъ поставить вопросъ уже значитъ на него и отвѣтить.