Спектр - Сергей Лукьяненко

Мимолётно подумав, что только с точки зрения амёбы иоллийцы похожи на людей, Мартин всё-таки не стал возражать.

— И при этом — прикованные к матери пуповиной! Всю жизнь! — Амёба возвысила голос. — Это противоречит всем целям сохранения вида! Это ненормально, это отвратительно, это неудобно! Но они с рождения и до смерти живут материнскими семьями! Как возникла такая форма жизни?

— Не знаю.

— А я — знаю! — отчеканил Павлик. — Их планету постигла своя, персональная катастрофа. Изменившая условия жизни так, что только коллективные организмы смогли выжить.

— Ты очень хорошо знаешь чужие расы, — признался Мартин.

— Это моя работа. Ведь я — специалист по контактам с гуманоидной группой рас, — скромно призналась амёба. — Так вот, Мартин! Предыдущее разрушение транспортной сети ударило только по цивилизациям, живущим на планетах нашего с тобой типа. Углеродные, дышащие кислородом формы жизни на водной основе были изменены. Кто-то — менее. Аранки, люди, геддары — почти неотличимы друг от друга. Кто-то — более. В нашем случае изначальная раса просто вымерла, успев создать нас…

— Ты хочешь сказать, что это было сделано специально? — воскликнул Мартин. — Не просто последствия разрушения межзвёздных сообщений, а намеренный эксперимент над разумными расами?

— Конечно.

— Бред, — сказал Мартин. — Зачем? Я понимаю — естественный хаос после исчезновения высоких технологий, войны, варварство, эпидемии… Но сознательный эксперимент?

— Зачем? Миллиарды лет назад волна жизни прокатилась по нашей галактике, — сказал Павлик. — Я не стану гадать, что или кто был тому причиной. Думаю, ты и сам понимаешь: сколько ни облучай тёплую грязную водичку, сколько ни пропускай через неё ток — жизнь из неорганики не получишь. Клетка — это слишком сложно для случайности! Но она возникла… и жизнь отправилась в путь. Обзавелась разумом. Стала постигать мир. Зачем?

— Это естественное стремление разума. Желание постигнуть окружающий мир…

— Чушь! — резко ответила амёба. — Единственное естественное стремление разума — максимально долго длить своё существование. Постижение мира — лишь способ обеспечения безопасности. Я спрашиваю тебя о другом — зачем нужен разум? Не примитивный, животный рассудок, а разум? Надеюсь, ты способен различать эти понятия?

— Способен, — ответил Мартин. — Разум нужен для той же самой безопасности. Существо, способное задаваться абстрактными вопросами, имеет куда больше шансов на выживание.

— Только в дальней перспективе. Ладно, допустим, что цепочка случайностей сумела закрепить разум в дополнение к рассудку. Но ведь большинству так называемых разумных особей разум в общем-то мешает. Они вполне способны обходиться рассудочной деятельностью. Выполнять несложную работу, соблюдать требования социального общежития, получать удовольствие от пищи, размножения, физиологических удовольствий различного плана. Животные прекрасно существуют в стаях, радуются своему существованию и не испытывают негативных последствий от разума.

Мартин невесело засмеялся:

— Что ж, ты прав. Большая часть человечества прекрасно обходится рассудочной деятельностью. Разум дремлет. И так, полагаю, у большинства гуманоидных цивилизаций. Что с того?

— Зачем нужен разум?

— Как средство выживания…

— Зачем нужен разум? — рявкнул Павлик.

— Чтобы задавать дурацкие вопросы! — заорал в ответ Мартин. — Чтобы терзаться смыслом жизни! Чтобы бояться смерти! Чтобы придумать Бога!

— Уже лучше, — мягко сказала амёба. — Если для рассудка хватает первой сигнальной системы, то разум, вынужденный оперировать абстрактными понятиями, создаёт вторую — речь. Не важно, как мы передаём свои мысли — колебанием воздуха, электронными импульсами, цветным узором на коже. Информация, оторванная от своего носителя, становится главным орудием разума. Средством постижения мира — и средством воздействия на мир. Но сделаем ещё шаг, Мартин. Разум… что дальше? Что будет третьим этапом — после рассудка и разума? Какую сигнальную систему обретёт над-разумное существо? Останется ли грань между мыслью и поступком, информацией и действием? Сущность над сущностью, что это? Уже Бог? Ещё человек? Сколько этапов должна преодолеть жизнь, чтобы окончательно выделиться из косной материи? И что же заставляет нас биться о барьеры гомеостаза, обретая ещё ненужные свойства — вначале рассудок, потом разум, потом… потом что-то, ещё не имеющее названия. Что выдёргивает нас из животного спокойствия, что гонит дальше? И в чьих руках пряник и плеть? Кто он — Великий Экспериментатор, возмутитель спокойствия, созидатель и разрушитель? Бог? Или всего-то над-разумное существо, терзаемое столь же страшной жаждой, как наша? Счастье ли разум? А счастье ли — над-разум? И сколько вообще ступенек в лестнице, начинающейся с рассудка? Звери не жаждут обрести разум, это мы порой пытаемся тянуть их из ласковых и нежных животных снов к своему разумному страданию. А разумные не стремятся сделать новый шаг — в нас ещё жив тот древний ужас обретения разума, нежданного и непрошеного подарка свыше. Нам комфортно и сытно на нашем уровне постижения мира. Нам не нужно знание, которое мы не в силах даже представить.

Амёба замолчала. Издала смешок.

— Нас манят сладкие пряники небес — абсолютная безопасность, вечная жизнь, великие знания. Надо лишь сделать шаг, от разума — выше! Но мы не хотим терять свой покой. Мы подозреваем, и не без оснований, что над-разум принесёт нам новые горести, как разум когда-то принёс тоску и страдания. И, копошась на поверхности грязных шариков-планет, оперируя лишь своим несовершенным разумом, мы пытаемся вырастить райское Древо Познания. Получить все, не обретая нового. Стать богами, оставаясь людьми. И тогда то, что стоит над нами, прячет пряники и берет кнут. И горит небо, и кипят океаны, и разума становится слишком мало, чтобы обеспечить выживание… За что ваш Бог покарал человечество потопом? За дерзость? Нет, за остановку! За пренебрежение полученным разумом, за торжествующий рассудок. За попытку остаться разумными животными. Подарки богов нельзя отвергать, Мартин! И если разум вновь построил себе уютную норку и решил остановиться — жди беды. Мы обречены бежать выше и выше, из грязи — в небо.

— Но… ключники… — начал Мартин.

— Ключники, как бы привлекательны ни были их дары, искушают нас остановиться. Дают разумным то, что должно принадлежать над-разуму: контроль над пространством, над сознанием, над жизнью и смертью. Как существо разумное, чувствующее себя комфортно и самодостаточно, я был бы рад принять дары ключников и прекратить развитие. Но как к этому отнесётся над-разум? Поманит ли нас новыми пряниками, ради которых мы отвергаем дары ключников? Или вновь достанет кнут?

Амёба поднялась, встряхнулась, будто мокрый пёс. Сказала:

— Вот и все наши претензии к ключникам, несущим галактике мир и процветание. Очень надуманные и необоснованные претензии. Но мы готовы рискнуть и навестить ключников в их доме.

Мартин ещё посидел, следя за гротескной фигурой, с немыслимой грацией уходящей вдаль. У вздыбленной стены воды амёба выпустила ложноручку, помахала ему — и нырнула в синюю субстанцию. Уже стемнело, и беззариец почти сразу исчез из виду.

— Пряник и кнут, — пробормотал Мартин. — Почему всегда такой скучный выбор? Я не люблю сладкого.

Он спрятал в карман фляжку коньяка и вошёл в деревянную пирамиду. Переплетение лестниц — винтовых, вертикальных стремянок, пандусов и самых обычных — вело на второй этаж, превращая первый не то в декорации к телеигре, не то в выставку достижений лестницестроения. Мартин поднялся на второй этаж по наклонному пандусу, помялся у входа в отведённую ему каморку — мягкий матрас, набитый сушёными водорослями, лежал прямо на полу, рядом — стопка из трех одеял, кувшин с водой и мягко светящийся стеклянный шар — централизованного освещения в пирамиде не было. Дверей внутри пирамиды тоже не водилось, вход в каморку закрывало ещё одно одеяло, повешенное на притолоке.

Мартин вдруг почувствовал, как ему одиноко.

И подошёл к входу во вторую комнатёнку. Из-под одеяла-занавеси пробивался свет — наверное, Ирочка Полушкина ещё не спала.

Произнести «можно?» было бы самой глупой вещью на свете, и Мартин лишь кашлянул.

— Я не сплю, — тихо ответила Ирина из-за полога.

Когда он вошёл, она добавила:

— Я тебя ждала.

Девушка сидела на постели, закутавшись в одеяло. Мартин сел рядом на пол, достал из кармана фляжку:

— Будешь?

Ирина кивнула.

— Я лечу с тобой, — сказал Мартин, когда она сделала глоток. — У меня всего одна жизнь, и она мне нравится. Но я полечу с тобой, потому что есть вещи большие, чем жизнь.

Ирина молча смотрела на него, куталась в одеяло. Неожиданно и очень ясно Мартин понял, что под одеялом Ирочка совершенно обнажена. И вовсе не потому, что любит спать нагишом на голом матрасе.