Спектр - Сергей Лукьяненко

— Не помешаю? — вкрадчиво спросили из-за спины.

Беззарийцы передвигались очень тихо. Оглянувшись, Мартин решил, что видит Павлика, и приглашающе махнул рукой.

— Алкоголь? — поинтересовалась амёба. — Для возбуждения мыслительной деятельности?

— Скорее для торможения, — признался Мартин. — Употребляете?

— Что ты, у нас свои методы! — бурно возмутилась амёба. — Другие дозировки, другие вещества… — Прозрачный бурдюк мягко опустился рядом с Мартином и добавил: — Если не возражаешь, я повышу количество медиаторов в синем лабиринте.

— Пожалуйста, пожалуйста! — согласился Мартин.

Он всегда был терпим к чужим слабостям, поскольку любил свои.

Некоторое время Мартин полоскал губы в коньяке, а амёба побулькивала. То ли в процессе выработки «медиаторов», то ли по иным физиологическим причинам.

— У тебя осталось очень мало алкогольной жидкости, — заметил Павлик. — Ты прибыл почти без имущества.

— Так получилось, — признал Мартин.

— Давай ёмкость. — Амёба вытянула ложноручку.

Мартин поколебался, но фляжку дал.

Тонкий прозрачный щуп скользнул в горлышко, коснулся жидкости, отдёрнулся. Некоторое время амёба размышляла, потом сказала:

— Тут вовсе не чистый алкоголь. Тут много примесей. Они нужны?

— Они приятны, — ответил Мартин.

— Это труднее… — признался Павлик.

Но фляжку не вернул. По бесцветному телу прошла дрожь, мутные вихри распустились между органеллами, потянулись к щупальцу — и потекли во флягу. Как зачарованный Мартин наблюдал за живым самогонным аппаратом. Принял из ложноручек флягу, подозрительно принюхался. Посмотрел на амёбу.

— Состав совершенно не изменился, — сказала амёба. — Пей.

Мартин колебался.

— Ты брезгуешь? — удивилась амёба. — Но вы поглощаете плоть живых существ, сок растений, выделения насекомых… чем хуже эта жидкость?

— Ты разумный, — мрачно сказал Мартин. — Это… как-то… что-то каннибальское…

— Поверь, двести граммов массы я теряю безболезненно, — сообщила амёба. — Кстати, вы же ели суп?

Мартин вспомнил поданный им на обед суп-пюре. Очень похожий по вкусу на сваренный с хорошей свежей говядиной гороховый, с похрустывающими комочками — то ли сухариками, то ли овощами… И мясо на второе — жирноватый, но мягкий и без жил кусок вырезки…

— О Господи… — только и сказал он. — Так вы синтезируете пищу из своих тел?

— Так проще всего, — признался Павлик, и гулко захохотал.

Наверное, этот смех и заставил Мартина поднести фляжку к губам и сделать хороший глоток.

«Ахтамар». На зависть лучшим армянским виноделам.

— Я не смогу синтезировать пищу или еду по твоим описаниям, — сообщила амёба. — Но по образцу — легко.

— Ирина знает, что она ест? — спросил Мартин.

— Конечно. Она понимает. К тому же только таким образом мы можем обеспечить вам защиту от нашей воды.

Мартин смирился и ещё раз глотнул коньяка. Сказал:

— Плевать. Завтра я отправляюсь домой. А вы — летите бомбить ключников.

— Мы вовсе не намереваемся их бомбить, — возмутился Павлик. — Так… лёгкая угроза, если потребуется. Вначале надо разобраться в ситуации.

— Глупо, — изрёк Мартин. — Глупо и безрассудно. Ну с чего вы взяли, будто транспортная сеть уже существовала, была разрушена и это повторится?

Ложноручка мягко похлопала его по плечу.

— Посмотри на наш мир, Мартин.

Мартин посмотрел и сказал:

— Я только этим и занимаюсь весь вечер. Что я должен увидеть?

— Подумай. Что тебе кажется странным и ненормальным?

— Вы, — не раздумывая ответил Мартин.

— А ещё? А почему?

— Не бывает разумных одноклеточных! — выпалил Мартин. — Не могли они… вы возникнуть! Тем более на вашей планете есть многоклеточные растения!

Прозрачный бурдюк покивал верхней частью туловища и сказал:

— Все верно. Не могли мы возникнуть самостоятельно. Мы были созданы искусственно.

Мартин отставил флягу, посмотрел на Павлика — словно понимал мимику амёб. И спросил:

— Это снова шутка?

— Нет.

— И кто вас создал? Ключники?

— Нет. Раса, жившая в нашем мире до катастрофы. До дня, когда небо загорелось и обрушилось огненным дождём. До того дня, когда растаяли полярные льды, осели горы, а вода начала менять свои свойства. Они создали нас, зная, что им не пережить катастрофы… новая среда обитания стала раем для простейших и адом для высших форм жизни.

— Откуда вы знаете? — воскликнул Мартин.

— Предания, Мартин, только предания. Это было давно, слишком давно, чтобы сохранились остатки их культуры. Да и шли они тем же путём, которым следуем мы: меняли живое, а не переделывали мёртвое. Разве что дома строили из мёртвого дерева… почему-то им это нравилось. Но даже мёртвое не вечно. Что же говорить о живом? Остались лишь мифы… слова… Слова — прочнее живого и мёртвого.

Павлик замолчал.

— Ты ненавидишь тех, кто погубил ваших творцов?

— Ненависть к уже случившемуся? — удивился Павлик. — Нет, зачем? Месть, наверное, свойственна лишь многоклеточным формам жизни. А мы не держим обид за прошлое. Мы думаем только о будущем.

— Какими они были, ваши создатели? — спросил Мартин.

— Если предания не врут — не слишком похожими на людей. Выше, тоньше, многорукие и многоногие. Хотя… в нашем языке «много» начинается с двух. Так что точного ответа я не дам. Мы наследовали от них планету, мы какое-то время жили вместе — пока они могли защищаться от изменившихся условий среды. Возможно, остатки их цивилизации вымерли, уступая нам место. Возможно, сумели создать межзвёздный транспорт и улететь в поисках новой родины.

— Потому вы и поверили Ирине? — спросил Мартин.

Павлик тихо засмеялся:

— Мы знали это всегда. Мы верим своим преданиям — нам не во что больше верить. Но девочка с Земли обратила наше внимание и на другие факты.

— К примеру?

— На предания о глобальной катастрофе, существующие почти во всех мирах.

— Первобытные люди склонны были любой локальной трагедии придавать глобальный масштаб, — резко ответил Мартин. — А поскольку локальных катастроф хватало, то весь мир о чём-то таком помнил. И каждое весеннее половодье через поколение называлось Вселенским потопом.

— На всех планетах были древние культы, поклонявшиеся пришельцам с небес… — не споря, продолжил Павлик.

— А где ещё жить богам? Там, откуда все видно, сверху, — отрезал Мартин.

— На всех планетах, куда прилетели ключники, существуют древние руины с исчезнувшими объектами поклонения.

— Разумеется! — фыркнул Мартин. — Алтарь всегда делался из драгоценных материалов. И грабители уносили не кирпичи из стены, а золото и серебро.

— Тебя не смущало разнообразие рас в галактике?

— Ясное дело… — начал Мартин. — При чём тут разнообразие рас? Наивно было бы надеяться, что на всех планетах жизнь приняла одинаковые формы.

— Ты не совсем прав, — сказала амёба. — Около трети всех рас галактики — гуманоиды. Причём сходство очень сильно, даже на уровне ДНК можно выделить одинаковые участки генетического кода.

— Ну, положим, это довод в пользу каких-то древних контактов… — признался Мартин.

— Ещё двадцать процентов — это формы жизни, происходящие с планет неземного типа. Иной состав атмосферы, гравитация… — Павлик хрюкнул. — Мы на них внимания обращать не станем. Они и сами-то нами не слишком интересуются… А вот ещё половина рас — это бывшие гуманоиды. Вроде нас.

— Что? — опешил Мартин.

— Вроде нас, беззарийцев! — твёрдо сказала амёба. — Наши создатели были гуманоидами. Наша планета была похожа на твой мир. Потом всё изменилось — и появились мы. Другие расы менялись иначе. Ты ведь побывал в мире дио-дао?

— Побывал.

— Как могла развиться естественным путём столь ненормальная форма разумной жизни? — возмущённо спросила амёба. — Скоротечная жизнь, наследственная память, аскетизм и самоограничение при наличии высоких технологий… А ты заметил их болезненное неприятие биологической грязи?

— Требование справлять нужду только в туалетах? — засмеялся Мартин. — Мало ли… обычная гигиена или брезгливость.

— Это только внешнее проявление, — изрёк Павлик. — У них ещё и безотходное производство. И ограничение потребностей — тоже из боязни загрязнить среду обитания. Когда-то мир дио-дао пережил глобальную экологическую катастрофу. Уцелевшие формы жизни — кстати, их очень мало, на всю планету не более пятисот видов живых существ — ускорили метаболизм и обрели наследственную память. Ничего себе эволюция, да?

Мартин пожал плечами.

— А если взять Иолл? Двуногие, двурукие, очень похожие на людей…

Мимолётно подумав, что только с точки зрения амёбы иоллийцы похожи на людей, Мартин всё-таки не стал возражать.