В верховьях «русской Амазонки»: Хроники орнитологической экспедиции - Евгений Александрович Коблик

Конечно, вода из весеннего талого снега была мутноватой, с хвоинками и мусором, но что делать! Да и котелок в горах почему-то закипал дольше, чем внизу, хотя должно бы наоборот. Чтобы снежник не растаял до нашего возвращения через несколько дней, мы заботливо прикрывали его лапником.

Неудобную промокающую брезентовую палатку в горы не брали, захватив с собой лишь невесомую палаточку-малютку, но чаще стали практиковать «целлофановые» ночевки на лапнике. Как-то, проснувшись, мы обнаружили на раскисшем снежнике прямо у нашего изголовья свежий след рыси. Еще вчера вечером снег здесь был девственно-чист. А однажды к биваку на перешейке выперся небольшой светло-бурый мишка, фыркая, поводил носом и стремительно ссыпался обратно. Мы даже не успели среагировать, занятые приготовлением к завтраку. Костя как раз отошел от костерка за висящим в мешке сахаром. В здешней субальпике медведи регулярно переваливают из бассейна Хора в бассейн Бикина и обратно – мы постоянно натыкались на их тропы и следовали по ним, если было по пути. Этот, видимо, тоже шел своим привычным путем. И вдруг такой сюрприз – дорога перекрыта!

Больших орнитологических открытий в тот раз не случилось. Однажды над горами пролетел зимняк, но этот высокоширотный пернатый хищник явно не гнездился в здешних горных тундрах. Тщетно искали мы тундряную куропатку в самых подходящих для нее местообитаниях. Не встретили на талых ручьях и ожидаемого горного дупеля, или бекаса-отшельника. Не нашли признаков гнездования пеночки-зарнички, оливкового и бурого дроздов в подгольцовом криволесье. Опять под вопросом осталась пестрогрудка непонятной видовой принадлежности. Зато мы впервые обнаружили поселения гольцовых коньков, да и в целом уяснили распределение фоновых видов птиц в верхних поясах гор.

Обратно в лесной пояс мы скатились, когда уже невмоготу стало торчать в прочно севшем на хребет облаке, спальники окончательно отсырели, а развести костер из мокрых сучьев стланика почти не получалось. Обоим было ясно, что обследования высотных поясов надо по возможности продолжать.

Макушка лета чувствовалась уже и в здешних горах. Слегка поредел хор певчих птиц – из тайги и стланика не так часто доносились голоса синехвосток, крапивников, московок, соловьев-красношеек. Лишь изредка снизу свистел рябчик, жужжали юрки, доносились последние в сезоне истерические крики ширококрылой кукушки, а обыкновенная и глухая перестали куковать совсем. Зато стала слышнее скрипучая перебранка кедровок, с прежним энтузиазмом отстреливалась очередями корольковая пеночка. На диво активными оставались и пятнистые коньки, совершающие токовые полеты с песнями и приземляющиеся на штыри древесных скелетов вокруг нашего бивака.

Из нагромождения камней возле источника то и дело выглядывал любопытный горностай. Но как только зверек чувствовал повышенное внимание фотографов, гибкое тело в летнем коричнево-белом наряде мгновенно всасывалось в трещины или полости каменного хаоса. Еще одним завсегдатаем лагеря стал бурундук, избравший в качестве наблюдательного пункта сухую корягу кедрового стланика напротив камней. В первую очередь зверька привлекали просыпанная при готовке крупа, крошки от лепешек или остатки каши в котелке. Горностая он опасался явно больше, чем нас.

По случаю жары резко активизировались мошка́ и слепень. Вылетели тучи мелкой, но зловредной мошки-белоножки, ставшей для нас настоящим бичом в середине и второй половине лета. Вообще, мошка любит горы и любые возвышенные места. Бывало, дежуря по очереди на охотничьем лабазе у солонца, мы дивились: у подножия ствола белоножки не было совсем, тогда как на высоте четырех метров она лютовала не на шутку, превращая ожидание зверя в сплошное мучение. Атаки прекращались только с заходом солнца.

Сейчас белоножка тоже давала жару на свежем воздухе, буквально загоняя нас в палатки. Там она, как водится, не кусала. Прорвавшаяся через молнию входа мошка ковром ползала по освещенному потолку, пластиковый пол хрустел от сотен крохотных тел, насекомые пригоршнями набивались в углы и карманы по бортам. Будь это мокрецы или комары – внутри был бы сущий ад, но, к счастью, на вершине ночные кровопийцы, как, впрочем, и клещи, отсутствовали.

Юра и я окончательно перешли с шапок на клетчатые банданы. В облаченном в бандану Юре появилось что-то пиратское. Костя ходил в кепке с отстегивающимся полотняным назатыльником, как у Арсеньева в фильме Акиры Куросавы. А Николай, спасаясь от солнца и гнуса, повязывал на голову белый ситцевый платок так, что его широкие стороны нависали над ушами, а длинные углы спускались на грудь, напоминая полосатый немес египетских фараонов. Пожалуй, еще больше этот головной убор походил на монашеский клобук, а Николай с отросшей бородой и красным от загара и мошки лицом сильно смахивал в нем уже не на Ленина, а на патриарха Алексия II.

Прежде чем перебазироваться на новое место, мы решили потратить пару дней на учеты птиц. Ну раз уж занесло сюда! Сделали по 15 точек в гольцах, тундрах, гарях и криволесье в окрестностях Купола. Спускались и в тайгу – в ельники-пихтачи-березняки по склонам. В целом состав пернатого населения оказался скучноват, но наконец-то мы нашли небольшое поселение гольцовых коньков близ острого пика горы. Как обычно, первым делом обратили внимание, что поют странно, не как пятнистые коньки, и садятся не на вершины сухостоя, а на камни. Потом у сидящих птиц, увеличенных биноклем, заметили темные ноги, серую спину и длинные пестрины на боках. Точно, гольцовые! А еще через полчаса наблюдений я вычислил и отыскал гнездо одной пары между куртинами ягеля: круглая лунка в лишайнике, выстланная стеблями и утепленная перышками, три свежеотложенных яйца, розовых с крупным коричневым крапом.

Юра тут же устроил засаду за покрытыми пестрыми лишайниками валунами и несколько часов снимал на видео частную птичью жизнь. Потом он перешел на съемку очередных горных панорам. Тем временем Николай привычно обустраивал табор.

Съемки живой природы

В описываемые времена еще не вошли в широкий обиход ни беспилотники-коптеры, ни реагирующие на движение автономные камеры-видеоловушки, устанавливаемые у птичьих гнезд и звериных троп. Все снималось по старинке – из установленных скрадков, а чаще – с рук, на удачу. В отношении пейзажных панорам и крупных планов растений проблем не возникало. Не особо подвижных беспозвоночных, амфибий и рептилий мы с успехом фиксировали на видео как в естественных условиях, так и в импровизированных огороженных павильонах.

С птицами и зверями было труднее. Все зависело от удачи. Звери фигурировали исключительно на общих планах, лишь бурундуки и некоторые другие грызуны порой получались и на средних. Токующих глухарей и дикуш, кормящихся журавлей, летящих аистов и пернатых хищников, водоплавающих на воде, поющих самцов воробьиных Юра и Костя снимали на максимальном увеличении, но все равно крупных