В верховьях «русской Амазонки»: Хроники орнитологической экспедиции - Евгений Александрович Коблик

и покрылась плесенью часть сделанных мною тушек птиц. Какие-то я, как мог, просушил и привел в порядок, другие, совсем испорченные, пришлось выкинуть. Жалко было и загубленных понапрасну жизней, и своего труда. Вдобавок у меня сильно заржавели штангенциркуль и некоторые препаровальные инструменты.

Виталий и Геннадий жили как у Христа за пазухой, опекаемые Богданом и его семьей. Эти дни, как и предыдущие, они продолжали заниматься своими научными задачами. От поселка особо не удалялись – хватало дел и поблизости. Росистыми утрами они надевали сапоги, облачались в непромокаемые фартуки и прочесывали окрестные луга и перелески в поисках птичьих гнезд. Затем – кропотливые наблюдения из засидок за поведением и семейной жизнью слабоизученных видов, детальная видеосъемка эпизодов миниатюрной камерой, если потребуется – отлов родителей и индивидуальное мечение. Под надзором у исследователей одновременно оказывались десятки птичьих семей. Тайфун заставил коллег просидеть несколько дней безвылазно, и теперь они наверстывали упущенное. Правда, к нашему приезду в последних числах июня большинство гнезд уже опустело, зато все окрестности были наполнены бесчисленными выводками коньков, пеночек, овсянок и других мелких птиц.

С Виталием я хорошо знаком по енисейским сезонам. У него тихий бесцветный голос и костистое ястребиное лицо индейца, на котором так же скупо, как у индейцев, отражаются эмоции. Та же, что и на Енисее, видавшая виды выцветшая долгополая штормовка, неизменная беломорина в зубах. Из-под серой кепки выбиваются непослушные отросшие пряди светлых волос. Он по-бульдожьи целеустремлен, терпелив, немногословен и неутомим.

Виталия особенно интересовали пеночки, мухоловки и мелкие дроздовые[25]. Как и мы, он занимался также учетами пернатого населения по Гринбергу. Сделал и несколько интересных фаунистических открытий. Например, нашел два гнезда редких здесь пеночек-зарничек и целое поселение малых пестрых дятлов. Выяснил, что на покосы вокруг Охотничьего проникают пернатые, которых мы привыкли считать резидентами уссурийской лесостепи в низовьях Бикина: таежный и певчий сверчки, пестроголовая и толстоклювая камышовки, степной конек и даже немой перепел. Ему попались птицы, каких мы не встречали за все сезоны: бородатая неясыть и японский сорокопут (мои бёрдвотчерские мечты, осуществившиеся много позже).

Уралец Геннадий – постарше Виталия, невысокий, круглолицый, с залысинами, в потертом армейском камуфляже и новеньких берцах. В отличие от напарника, поговорить он горазд, особенно на любимую тему. Уже не первое десятилетие он занимается изучением разных кукушек, а значит, пеночки и мелкие дроздовые интересуют его тоже – как жертвы их гнездового паразитизма. Кроме того, с научной целью Геннадий собирает кладки и гнезда некоторых птиц и тщательно выдувает для оологической коллекции хрупкие яйца, используя целый арсенал сверл, шприцев, компрессоров, трубок, кювет и прочих приспособлений. Я же, препарируя кладки для музея, всегда обходился минимумом инструментов.

На птичьи жилища у Гены особенное, прямо собачье чутье. Порой, только взглянув на полянку с суетящимися птичками, он безошибочно шел в нужное место и спустя пару минут находил замаскированное гнездышко в укромном месте. Я по-хорошему завидовал коллеге – мне поиск гнезд всегда давался куда большим трудом и с куда меньшей результативностью. Правда, сейчас с основными объектами ему везло не очень. Лишь однажды он нашел гнездо светлоголовой пеночки с оперяющимся «глухим» кукушонком, но и того через несколько дней заели насмерть рыжие лесные муравьи. Пришлось делать из него чучело.

Дьявольские птицы

Пернатыми пособниками потусторонних темных сил традиционно считаются совы и козодои. Еще бы – таинственные ночные птицы с запоминающейся внешностью и своеобразным, порой пугающим вокалом. На самом деле этот список можно легко продолжить. Тот же вяхирь, внезапно издавший из гущи ветвей свое низкое хриплое «уэхуу-ху-хуу…», заставляет сердце екнуть от неожиданности. Многие остаются в убеждении – это средь бела дня угрожающе ухает филин.

Или желна. Вдруг выглянет из-за ствола черным чертом, сверкнет «бельмами» и разразится жутковатым заунывным «клюююэ», переходящим в дребезжаще-минорное «трю…трю…трю…» или в дикий визгливый смех «кви-кви-кви-кви». Кстати, у вяхиря и у желны есть необычная общая черта – асимметричный зрачок на светлом фоне радужки глаза, придающий взгляду птицы нездешнее, отсутствующее выражение.

Что уж говорить про бородача! Оперенное воплощение Мефистофеля: могучие крылья, козлиная бородка под клювом, утрированно густые черные брови, пронизывающий взгляд белесых глаз, окруженных «воспаленными» красными веками. Эффект бывает особенно силен, когда огромная птица снижается и выписывает виражи над тобой, наклоняя вбок голову и оценивая – не представляет ли собой это существо, карабкающееся по кручам, потенциальную падаль.

К этой же категории птиц я отношу наших кукушек. Даже если оставить за скобками их поистине дьявольскую изобретательность на ниве специализации в гнездовом паразитизме. Эволюционируя, кукушки осваивают все более изощренные способы обмануть других птиц и заставить их выкармливать подкидыша, а заодно стараются расширить круг жертв. Но потенциальные хозяева тоже совершенствуются в вариантах распознавания подмены. Настоящая гонка вооружений!

Странные создания, и не сказать, что особо приятные. Даже милое сентиментальным людям кукование в больших дозах становится слишком назойливым, несмотря на обещаемые 100–150 лет жизни. В пойме Енисея сонмы обыкновенных и глухих кукушек, раздувая шейные мешки-резонаторы, стараются перекричать друг друга всю белую ночь напролет. «Ку-ку», «ду-ду», «ку-ку», «ду-ду» – и так без конца. Скрытные серые и рыже-пестрые самки отвечают гулкой перекличке токующих самцов взрывами дурацкого кудахтанья и хохота. Самцы же в полете порой издают хриплые горловые звуки, как будто их кто-то душит. Глаза у кукушек большие, круглые, желтые или карие, при этом с бессмысленно-рыбьим или даже безумным выражением. Не зря про человека с ментальным расстройством говорят «кукуха поехала»!

Впоследствии, понаблюдав за разнообразными, порой причудливыми тропическими представителями семейства кукушковых, я вывел правило: если не могу определить незнакомую встреченную птицу даже до отряда – скорее всего, это кукушка!

В описываемые времена главным кукушечьим краем для нас был российский Дальний Восток – здесь обитает пять видов. Увы, малая кукушка не проникла с юга Приморья на Бикин (здесь нет вида-хозяина – короткокрылой широкохвостки), но остальные оказались в наличии. Глухая кукушка традиционно паразитирует на пеночках, а обыкновенная – на широком спектре мелких воробьиных птиц: овсянках, камышовках, чеканах, горихвостках, соловьях-красношейках.

В отличие от обыкновенной и глухой, индийская кукушка не распространилась глубоко в лесную часть, концентрируясь в уссурийской лесостепи и мозаичных редколесьях низовьев. Именно здесь достигает наибольшей плотности население главного воспитателя ее кукушат – сибирского жулана. Звучное кукование самца индийской кукушки – «ку-ку-кью-гу́» с ударением и резким понижением тона на четвертом слоге – я узнал с первого же раза: еще готовясь к поездке, слушал голоса дальневосточных птиц на виниловых пластинках. Но облик птицы скорее разочаровал: за исключением незначительных деталей