Избранное - Андрей Гуляшки

деревни Мваба и житель той же деревни Луи-Филипп привезли в повозке в бессознательном состоянии вследствие упадка сердечной деятельности гражданина Эмилияна Ставрева Кирова, болгарского инженера-геолога, находившегося в командировке в Мали.

Были приняты срочные меры для восстановления деятельности сердечной мышцы.

С седьмого по четырнадцатое июня больной временами впадал в состояние коллапса.

Четырнадцатого июня в присутствии своих коллег и представителей министерства больной скончался вследствие наступившего паралича сердца.

Эмилиян Киров оставил завещание, в котором просил похоронить его на берегу Нигера, возле села Мваба.

Власти исполнили последнюю волю покойного.

Главный врач (Подпись неразборчива)

Каи, 15 июня, 19 часов.

СПЯЩАЯ КРАСАВИЦА

Повесть

Перевод А. СОБКОВИЧА

1

Возвращаясь однажды вечером с молочной фермы, я не пошел, как обычно, через Даудову слободу, а зашагал, сам не знаю почему, напрямки через луга и вскоре очутился возле Халиловой чешмы. Здесь брала начало большая проселочная дорога, которая шла на восток и за мостом через Доспатскую речку вливалась в шоссе.

И тут, возле этой самой чешмы, я попал под проливной дождь. Погода испортилась еще в полдень, дождик то усиливался, то стихал, а с наступлением сумерек вдруг полил как из ведра. По правде говоря, злая шутка, которую сыграл со мной дождь, не была для меня полной неожиданностью, я предвидел, что он меня настигнет, и потому, чтобы выиграть время, я оставил Даудову слободу в стороне и пошел кратчайшим путем. Знай, мол, дождик, как с нами шутки шутить!

Напротив Халиловой чешмы стоит двухэтажный дом из белого камня. Таких домов в этих местах, слава богу, немало. Его верхний этаж опоясывает деревянная галерейка, по углам которой зеленеет герань, а старые столбы, на которые опирается галерейка, увиты плющом. На втором этаже этого дома живет одна моя знакомая, вернее, приятельница, но сие обстоятельство не выделяет этот дом среди других. Хотя моя приятельница белокурая, да еще с синими глазами и всего лишь первый год учительствует в нашем селе, дом, где она живет, вовсе не кажется мне каким-то особенным, и укрылся я под его навесом не потому, что он чем-то примечателен, а потому, что начался ливень, да еще так неожиданно. Мне не хотелось промокнуть до костей — это было бы и глупо и обидно, — так что я укрылся здесь, напротив Халиловой чешмы, поневоле.

Под широким черепичным навесом мне было вполне уютно и даже приятно, так что не имелось ни малейшего повода для огорчений. Я даже позволил себе, как это и подобает людям с сильным характером, когда судьба бросает им вызов, насвистывать веселую песенку, которую любила петь моя приятельница; наклонив при этом головку набок, она сама аккомпанировала себе на гитаре.

Разумеется, эта песенка вспомнилась мне совершенно случайно, но, насвистывая ее, я все же прислушивался к внешним звукам. По черепичному навесу стучал дождь, и, вероятно, мое внимание привлекал именно этот неприятный шум.

Налетел слабый ветер, он сорвал с кустов у ограды горсть листьев и небрежно рассыпал их у моих ног. Но тут сверху, с галерейки, до меня донесся отвратительный смех. Смеялся густой баритон, и я тотчас узнал, какому бесцеремонному типу он принадлежит — нашему зубному врачу. Эта неприятная личность с руками палача и плечами тореадора беззаботно и весело смеялась там, наверху, явно не замечая, что на улице идет тоскливый осенний дождь и холодный ветер разносит опавшие желтые листья.

Я представил себе, какую досаду вызывает развязная веселость этого грубияна у моей синеокой приятельницы и как она, бедняжка, ждет не дождется той спасительной минуты, когда он наконец уйдет. Мне так же представилось, как я поднимусь к ней на галерею, смерю его уничтожающим взглядом и какой эффект произведет мое внезапное, но своевременное появление!

Я и этот человек — какое тут может быть сравнение? Ведь, кроме как вырвать или запломбировать зуб, он больше ни на что не способен, а я — ветеринарный врач, у меня за плечами уже трехлетний опыт самой разносторонней деятельности. Пускай он сходит в Момчилово да расспросит обо мне у Балабаницы, у тамошней заведующей животноводческой фермой, или поглядит на ее корову Рашку, которая за одну дойку дает два ведра молока, а потом уж пусть пробует тягаться со мной!

А ежели он с ехидной ухмылочкой сунет мне под нос щипцы зубодера, то я так расхохочусь, что ему тошно станет. Вот когда я из своей сумки вытащу щипчики, которыми дергаю зубы у лошадей и ослов — такой штуковиной в средние века крошили челюсти, — да еще решительно щелкну ими, у него, как говорится, кровь в жилах застынет. И уж тогда он раз и навсегда признает мое превосходство.

Вот как дело обернется, когда я покажу ему свои щипчики!

А моя синеокая приятельница от восторга захлопает в ладоши и наградит меня самой очаровательной улыбкой. Я дам ей понять, что эти щипцы — так, мелочь, что у меня в амбулатории есть инструменты куда внушительнее.

Да и какой он мне соперник, этот тип, который бесцеремонно ржет там, наверху, на галерее.

До меня дошли слухи, будто он знает толк в винах, лихо режется в карты, редкий весельчак и не скупится, когда дело касается денег. Допустим, он действительно обладает всеми этими качествами. Тем хуже для него! Потому что, за исключением щедрости, все прочие его качества ничего хорошего не сулят такой романтичной молодой особе, как моя приятельница. И потом, он же наверняка не знает ни одного стихотворения, тогда как я могу без запинки прочесть их наизусть по меньшей мере десятка два; он наверняка не сумеет показать на небе ни одного созвездия, а для меня небо — раскрытая книга.