Общественное движение в России в 60 – 70-е годы XIX века - Шнеер Менделевич Левин

Вслед за этим по распоряжению Мальцова восемь рабочих – Равский, Вьюшкин (или Вьюшин) и др. – как зачинщики были закованы в кандалы и отправлены для заключения в острог в г. Мещовск. Мальцов требовал от генерала царской свиты Казнакова, командированного для проведения крестьянской реформы в Калужскую губернию, сдачи строптивых рабочих в солдаты на Кавказ или отправки их на поселение, а также предварительного их «примерного наказания» в присутствии мастеровых его заводов, которых он брался доставить в Мещовск[725].

Объясняя мотивы жестокости и злобы, проявленных к ним Мальцовым, рабочие Равский и Вьюшкин сообщили характерные факты: они не ходили к Мальцову после объявления манифеста 19 февраля 1861 г. с хлебом-солью, не подписали одобрительного адреса помещику-заводчику, составленного в конторе, не подписались также на сооружение ему памятника в Людинове, но зато подписали «одобрение» популярному среди рабочих и нелюбимому помещиком священнику Григорию, удаленному Мальцовым из села. Из показаний Василия Вьюшкина видно также, что он вместе с другими мастеровыми добивался «прибавки жалованья»[726].

Как само по себе выступление рабочих, так и дикое самоуправство Мальцова, демонстративно игнорировавшего права «освобожденных» рабочих, вызвали беспокойство среди губернских властей. Губернатор В. Арцимович (из либеральных бюрократов) сообщил министру финансов Княжевичу об определении губернского по крестьянским делам присутствия, нашедшего, что Мальцов «столь явным нарушением высочайше дарованных прав и жестоким образом действий может довести заводское население до крайности и до более серьезных проявлений, а волнение этого многочисленного населения весьма опасно для общественного спокойствия»[727].

Если часть представителей администрации порицала Мальцова за его действия, угрожающие «общественному спокойствию», то другие оказывали поддержку Мальцову и признавали рабочих, отстаивавших личное достоинство, свое или товарищей, мятежниками. Так, горный инженер генерал Бутенев, занимавшийся расследованием людиновского дела, утверждал, будто поводом к волнениям послужило убеждение рабочих, что после реформы «не правительством поставленные власти, а мир или общество будет управлять ими и только тот преступник будет подвергаться наказанию, которого приговорит мир». Бутенев называл это «коммунистской» идеей; «она держится, – писал он, – во многих умах и теперь, и от решения настоящего случая зависеть будет искоренить ее как гибельную или допустить укорениться и предать Россию демократии»[728].

В волнениях людиновских рабочих участвовали рабочие соседнего (тоже мальцовского) Сукременского завода. Среди восьми арестованных «зачинщиков» были рабочие и с этого завода.

Волнения на Людиновском и Сукременском заводах повторялись в 1865 – 1866 гг., когда рабочие уклонились от уплаты недоимок и упорно отказывались от избрания старшин на место удаленных администрацией «за подстрекательство их к ослушанию»[729]. В числе смещаемых оказался волостной старшина Василий Вьюшкин, один из главных участников волнений 1861 г.[730] Расследование показало, что с мальцовскими рабочими тогда имели связь и оказывали на них революционизирующее влияние «ишутинцы» или по крайней мере связанные с ишутинцами круги местной интеллигенции[731].

В недавнее время были обнаружены материалы о серьезных волнениях, сопровождавшихся стачкой части рабочих (около 300 человек из 1700 рабочих), на Морозовской мануфактуре в Орехово-Зуеве в 1863 г.[732] Дикий произвол фабричной администрации, громадные штрафы и вычеты, систематическая задержка заработанных рабочими денег были причинами недовольства рабочих, приведшего к стачке в августе 1863 г. Стачка началась после того, как директор отказался удовлетворить требование о повышении расценок, предъявленное от имени рабочих группой ткачей из 34 человек. Стачечники проявили в борьбе немало упорства, защищали своих представителей; многие продолжали бастовать, невзирая на репрессии. В показаниях, данных некоторыми рабочими на следствии, звучали ноты протеста, как и сознание того, что административные власти вполне поддерживают фабриканта, говорят «слова не свои, а хозяйские»[733].

Несмотря на приведенные факты, следует признать, что в общем рабочее движение 60-х годов находилось еще на довольно низкой ступени развития. Забастовок насчитывалось очень мало. Волнения носили стихийный характер. Ими были охвачены в первую очередь рабочие, занятые на постройке железных дорог, речном транспорте, горные и приисковые рабочие и т.д. Меньшим (количественно) было участие в движении текстильщиков, хотя именно их выступления дали повод наблюдателям из лагеря буржуазной публицистики говорить о стачках русских рабочих «на манер английских работников»[734].

Совсем слабым было тогда участие в стачечном движении наиболее развитого отряда пролетариата – металлистов, которые лишь позднее стали играть роль авангарда рабочего движения.

Все же рабочие волнения 60-х годов оказали влияние на последующее движение, явившись некоторой подготовкой к гораздо более значительному по масштабам, более высокому по уровню организованности и сознательности рабочему движению 70-х годов.

На 60-е годы приходятся также ранние и еще не слишком заметные попытки отдельных представителей или кружков революционной интеллигенции к установлению связей с рабочими и к той или иной форме пропаганды между ними, продиктованные еще не пониманием особого положения и исторической роли пролетариата, а стремлением к сближению вообще с народом, желанием привлечь людей из народа к участию в общедемократической революционной борьбе.

В самом начале 60-х годов такие попытки были связаны с деятельностью представителей революционно-демократической интеллигенции в воскресных школах. С планами использования воскресных школ для пропаганды демократических идей в «массе простого народа» носились участники студенческой революционной группы, развернувшей свою работу на рубеже 50-х и 60-х годов в Киеве и Харькове[735]. Трудно сомневаться в том, что такие планы существовали и в кругу революционных участников движения воскресных школ в Москве, где с этим движением были тесно связаны члены кружка Аргиропуло и Заичневского[736]. Вполне конкретные и сравнительно подробные сведения об использовании воскресных школ в целях пропаганды среди рабочих (также и среди солдат) имеются относительно Петербурга, где движение воскресных школ приняло наиболее значительные размеры. Распространение революционной пропаганды получило особенно широкий размах среди молодых рабочих-учеников Сампсониевской и Введенской воскресных школ в Петербурге. Здесь рабочих знакомили с такими документами революционно-демократической мысли, как «Что нужно народу?», «Молодая Россия» и т.д. С делом о пропаганде в Сампсониевской и Введенской школах связаны имена студентов-революционеров В. Хохрякова, П. Беневоленского, К. Крапивина, офицера Я. Ушакова[737].

Имеются более или менее глухие сведения о сношениях с рабочими на почве попыток к пропаганде в середине 60-х годов кружка офицеров-артиллеристов (чернышевцев, т.е. последователей Н.Г. Чернышевского) в Петербурге[738], а также И.А. Худякова и группировавшегося вокруг него в Петербурге кружка. Герман Лопатин в своих воспоминаниях о Худякове сообщает: