Северные архивы. Роман. С фр. - Маргерит Юрсенар

очередь соединявшийся с игорными залами. Отец

собирался выходить, когда столкнулся с входив­

шей дамой и узнал ее. Никто бы не взглянул на нее

дважды. Это была пожилая, полная женщина,

слегка оплывшая, в одежде хорошего качества,

но весьма посредственного вкуса, одна из тех дам

с претензиями, которые откладывают небольшую

часть своей ренты или пенсии, чтобы время от вре­

мени испробовать в Монте-Карло «систему».

Мишель говорил ей что-то, точнее кричал, забло­

кировав дверь и нисколько не заботясь о том, что

поток слов, сыпавшихся словно удары, производил

впечатление скандала. Свет электрической люстры

освещал их, словно на сцене. Обезумевшая дама

думала только о том, как бы бежать, что ей и уда­

лось; вместе с вновь прибывшими она прорвалась

сквозь стеклянные внутренние двери.

Портье, несомненно видевшие и слышавшие и

не такое, открыли тамбур, выходящий наружу.

Мишель вышел, те, кто мельком заметили сцену

между пожилыми господином и дамой, едва

взглянули на него. На самом деле ссорился только

375

Мишель, дама ему не отвечала. Вид отца меня ис­

пугал: он покачивался,

Один из экипажей, которые в те годы еще при­

давали очарование курортным городам (при усло­

вии, что лошади не были слишком истощены и не

страдали от солнца и мух), стоял свободный у под­

ножия крыльца. Мы сели в него. Не скажу, что я

помогла ему сесть, ибо никогда не играла рядом с

ним роль Антигоны *.

— Что случилось?

— Это госпожа Хирш, вдова врача, лечивше­

го Берту и Габриель. Не задавай больше вопро­

сов.

Как в дурном сне, та же сцена с небольшими

вариациями повторилась дней через десять. Мы

бродили по Ницце вдоль улицы, где дверь в

дверь чередовались антикварные лавочки самого

разного пошиба. Мишель не был любителем ре­

дкостей: слишком мало значили для него дом и

оседлая жизнь. («Мы здесь не задержимся, мы

уезжаем завтра».) Но он любил взглянуть на со­

брание разношерстных предметов, комментируя

их достоинства и недостатки, любил порассуж­

дать о случае, который свел их вместе. Я же

находила прелестной игру, состоявшую в том,

чтобы выбирать, чт о мы могли бы купить, если

бы были покупателями, еще приятнее было

уничтожать взглядом все то, что не покупалось.

Гравюры Ландзеера и фотографии Бугро, Гани­

мед из слоновой кости — безделушка, воспро­

изводящая мраморную скульптуру Бенвенуто

376

Челлини, шахматная доска с клетками из перла­

мутра и черного дерева, выщербленный фаянс

из Мустье запечатлелись в моей памяти благода­

ря следующему случаю.

Часть товара, продававшегося в лавках, была

выставлена на улице. Женщина с непокрытой

головой сидела в кресле перед витриной своего

магазина. Увидев нас, она встала и скрылась в

лавке. Но Мишель немедленно узнал ее, как это

произошло несколько дней тому назад, несмотря

на то, что за двадцать семь лет она должна бы­

ла измениться. Он пошел за ней в магазин, ос­

тавив приоткрытой дверь, от малейшего

движения которой почти комично трезвонил ко­

локольчик. Узкая комната была завалена стулья­

ми, поставленными друг на друга, часами,

показывавшими разное время и громоздившими­

ся на буфетах Людовика XIII, псевдорококо и

псевдокрестьянского стиля. Женщина отпрянула

к задней стене и оказалась зажатой между сто­

лом, перегруженным посудой, и столиком на од­

ной ножке, где возвышалась лампа. Мишель

жестикулировал, подняв кулаки, словно угрожая

и этим хрупким предметам, и бедной распухшей

женщине, несомненно еще более уязвимой, чем

саксонский фарфор и жирандоли. Я услышала

крики: «Жена убийцы! Воровка! Убийца!», и

словно пузыри зловонного воздуха вдруг вырва­

лись из подвалов разрушенного дома: «Грязная

жидовка!»

Я знала, что Мишель, как и я, не любивший

Ветхий завет, книгу-утешительницу для одних, не-

377

навистную или отвратительную для других, испы­

тывал, напротив, инстинктивную симпатию к раз­

бросанному по миру, преследуемому и

непонятому еврейскому народу. Он доброжела­

тельно относился к евреям, богатым или бедным,

банкирам или портным на дому, представителям

расы, одаренной гениальностью и почти всегда че­

ловеческим теплом. Но, выходя из себя, Мишель

употреблял ругательства, достойные Дрюмона *

или презираемых им в юности дрейфусаров, по­

добно тому как разъяренный прохожий хватает

валяющийся в грязи нож.

Гнев его утих. Я взяла его под руку, каза­

лось, что в этом большом теле не осталось ни

капли сил. К счастью, гостиница наша находи­

лась совсем рядом. Мы сели в лифт, и, едва

войдя в комнату, Мишель рухнул в единствен­

ное кресло. Он сорвал с себя галстук, расстег­

нул ворот рубашки. Крупные капли пота стекали

на голую грудь с мертвенно-бледного лица. Я

испугалась: в прошлом году после нашего посе­

щения монастыря в Байесе, позже, на одной из

улиц Женевы, он вдруг почувствовал себя плохо,

кажется, это была сердечная слабость. Я позва­

ла соседку, она вошла, ласково захлопотала, зака­

зала чаю. Магический напиток, как всегда,

оказал свое живительное и успокаивающее воз­

действие. Немного погодя Мишель достаточно

овладел собой, чтобы развернуть «Тан», лежа­

щую на столе. Больше о случившемся речь ни­

когда не заходила.

378

* * *

В июле 1 9 0 3 года господин, одетый во все

черное, в котором носильщики и контролер без

труда узнали господина де К., сошел на перрон в

Лилле и сел в местный поезд, идущий до Байёля,

где его ждали лошади мадам Ноэми и кучер

Ашиль. На сей раз господин де К. не привез с со­

бой гроб: Фернанда осталась в Бельгии, у родных.

Но потребовалось немало времени, чтобы собрать

на перроне Байёля сундуки, чемоданы, подставки

для зонтов, шали, заколоченные ящики с книгами.

Господин де К. держит на поводке таксу Трие, па­

мять о Фернанде, собаку он купил в Германии во

время предсвадебного путешествия. Позади шага­

ют две дамы, тоже в черном, — предмет забот

Мишеля. Наметанный глаз служащих маленького

вокзала быстро признает в них прислугу. Одна из

них — Барб или Барбра, как я буду звать ее по­

зже, свежая двадцатилетняя девица в новеньком

костюме британской nurse 1, купленном в «Old

England» 2. Другая — сиделка, мадам Азели, кото­

рая с помощью Барбры ухаживала за Фернандой

и согласилась приехать на лето на Мон-Нуар, что­

бы обучить начаткам ухода за младенцами моло­

дую горничную, недавно получившую повышение

и ставшую гувернанткой. Мадам Азели несет на

руках малышку, лежащую на подушке в белой на­

волочке, для большей безопасности младенец

1 Гувернантка ( англ. ) .

2 «Старая Англия» ( англ. ) — название магазина.

379

привязан к подушке атласными лентами, завязан­

ными в банты.

Господин де К. садится в экипаж на переднее

сиденье, чтобы оставить места в глубине для двух

женщин с их ношей. Между ног он усаживает

Трие, пес недоволен тем, что ничего не видит, без

конца вылезает из своего укрытия, встает на кри­

вые лапы, тычется длинной мордой в дверцы ко­

ляски и лает на деревенских собак и кротких

коров.

Они сворачивают с дороги, окаймленной гир­

ляндами хмеля, которые, должно быть, часто на­

поминали Мишелю Шарлю, а теперь, возможно,

и Мишелю виноградники Италии. По обеим сто­

ронам деревенской дороги, пролегавшей под

просторным северным небом с круглыми облака­

ми, запечатленными на картинах Ван дер Мёле-

на *, через одиннадцать лет от Байёля до Касселя

двойными рядами будут лежать мертвые или

агонизирующие лошади с животами, вспоротыми

снарядами. Несчастных животных оттащат в ров,

чтобы дать дорогу ожидавшимся английским

подкреплениям. Экипаж у ж е поднялся на холм,

над которым простирается черная тень елей,

давших имя поместью. Через двенадцать лет,

принесенные в жертву богам войны, они пре­

вратятся в дым, в дым превратятся и мельница

наверху, и сам замок. Но чего пока нет, того

нет. Они едут по аллее отцветших рододендро­

нов и останавливаются на гравиевой дорожке у

крыльца. На верху лестницы, как всегда язви­

тельная, их поджидает Ноэми. Это возвращение,

380

несомненно, напоминает ей другое, более мрач­

ное, четыре года тому назад. Впрочем, приехав­

шие — в трауре, и хотя, как и подобает вдове,

мадам Ноэми одета в черное и на ней украше­