Метаморфозы - Публий Назон

        Этой нежданной бедой поражен, — и богатый и бедный, —

        Жаждет бежать от богатств и, чего пожелал, ненавидит.

        Голода не утолить уж ничем. Жжет жажда сухая

130 Горло: его поделом неотвязное золото мучит!

        Он протянул к небесам отливавшие золотом руки:

        «Ныне прости, о родитель Леней[471], я ошибся. Но все же

        Милостив будь и меня из прельстительной вырви напасти!»

        Кроток божественный Вакх: едва в погрешенье сознался

135 Царь, он восставил его, от условья и дара избавил.

        «Чтоб не остаться навек в пожеланном тобою на горе

        Золоте, — молвил, — ступай к реке, под великие Сарды[472],

        Горным кряжем иди; навстречу струящимся водам

        Путь свой держи, пока не придешь к рожденью потока.

140 Там, под пенный родник, где обильней всего истеченье,

        Темя подставь и омой одновременно тело и грех свой!»

        Царь к тем водам пришел. Окрасила ток золотая

        Сила и в реку ушла из его человеческой плоти.

        Ныне еще, получив златоносное древнее семя,

145 Почва тверда, и блестят в ней влажные золота комья.

        Царь, убоявшись богатств, в лесах стал жить по-простому

        С Паном, который весь век обитает в нагорных пещерах.

        Ум лишь остался тугим у него. Опять обратились

        Глупые мысли царя обладателю их не на пользу.

150 Там, в даль моря смотря, поднимается гордо обширный

        Тмол с подъемом крутым; его опускаются склоны

        К Сардам с одной стороны, с другой — к невеликим Гипепам[473].

        Пан, для нимф молодых там песни свои распевая,

        Голос их сам выводя на воском скрепленной цевнице,

155 Ниже напевов своих оценил Аполлоново пенье,

        Вышел в неравный с ним бой, а Тмол был избран судьею.

        Сел на гору свою судья престарелый, а уши

        Освободил от листвы — одним лишь увенчаны дубом

        Сизые волосы; вкруг висков упадают, он видит,

160 Желуди. Вот, посмотрев на скотского бога, сказал он:

        «Ждать не заставит судья!» Тот начал на сельской свирели.

        Варварской песней своей он Мидаса, который случайно

        При состязании был, прельстил. И лицо обращает

        Старый судья к Аполлону, — с лицом и леса обернулись.

165 Феб, с золотой головой, увитою лавром парнасским,

        Землю хламидою мел, пропитанной пурпуром Тира.

        Лиру в убранстве камней драгоценных и кости индийской

        Шуйцей поддерживал он, десница щипком управляла.

        Вся же осанка была — музыканта. Вот потревожил

170 Струны искусным перстом. И, сладостью их покоренный,

        Тмол порешил, чтоб Пан не равнял своей дудки с кифарой.

        Суд священной горы и решенье одобрены были

        Всеми. Их только один порицал, называя сужденье

        Несправедливым, — Мидас. И Делиец теперь не изволил,

175 Чтоб человеческий вид сохранили дурацкие уши:

        Вытянул их в длину, наполнил белеющей шерстью,

        Твердо стоять не велел и дал им способность движенья.

        Прочее — как у людей. Лишь одной опорочен он частью.

        Так был украшен Мидас ушами осла-тихохода.

180 Все же пытается он скрыть стыд свой: голову с тяжким

        Знаком позора прикрыть пурпурного цвета повязкой.

        Только один его раб, который обычно железом

        Волосы царские стриг, все видел. Не смея позора

        Выдать, но всем разгласить его страстно желая, не в силах

185 Более тайну хранить, убежал он и выкопал ямку

        И о господских ушах, которые видел случайно,

        Повесть тихонько ведет, и в самую ямочку шепчет.

        Свой потаенный донос он опять зарывает землею

        Той же и молча назад от закопанной ямки уходит.

190 Вскоре там начал расти тростник трепещущий, целой

        Рощей. А только созрел, — лишь год исполнился, — тайну

        Выдал он жителям сел; колеблемый ласковым ветром,

        Молвит зарытую речь, обличая Мидасовы уши.

        С Тмола ушел отомщен и, воздухом ясным понесшись,

195 Узким морем промчась Нефелиной дочери Геллы,[474]

        В Лаомедонта полях[475] появился потомок Латоны.

        С правой руки от Сигея лежит, от Ретея же — с левой

        Древний алтарь: посвящен Паномфейскому он Громовержцу.[476]

        Там зрит бог, что создать для Трои новые стены

200 Силится Лаомедонт, что его велико предприятье,

        Но что идет не легко и требует денег немало.

        Вместе с отцом глубоких пучин, трезубец носящим,

        В смертном обличий Феб предстает, — и владыке-фригийцу

        Стены возводят они, обеспечив условием плату.

205 Труд завершают. Но царь отрицает свой долг, добавляя, —

        Верх вероломства! — что он никогда не давал обещанья.

        «Это тебе не пройдет!» — говорит бог моря и воды

        Стал свои наклонять к побережью скупящейся Трои.

        Земли Нептун обратил в сплошную пучину, богатства

210 Отнял у жителей сел; он волны обрушил на пашни.

        Кара и эта мала: сама дочь царская в жены

        Чуду морскому дана; к скале прикрепленную деву

        Освобождает Алкид и в награду обещанных коней

        Требует и, за отказ оплатить столь великое дело,

215 Крепость Трои берет, победив, — вероломную дважды.

        Не без почета ушел Теламон, ополченья участник:

        В жены ему Гесиона[477] дана. Супругой-богиней

        Был уже славен Пелей. Не больше гордился он дедом,

        Нежели тестем своим — затем, что Юпитера внуком

220 Многим случалося быть, но женат на богине — единый.

        Старец Протей Фетиде сказал: «Водяная богиня,

        Сына зачни! Твой будущий сын деяньями славы

        Славу отцову затмит и больше отца назовется».

        Так, чтоб в мире ничто Юпитера не было больше,

225 Хоть и не слабое он в груди своей чувствовал пламя,

        Все ж с Фетидой морской избегает соитья Юпитер.

        Этот желанный удел он велит унаследовать внуку,

        Сыну Эака: вкусить объятия девы подводной.

        Есть Гемонийский залив, закругленный в подобие лука:

230 В море уходят концы. Будь глубже вода, там была бы

        Гавань. Но море едва на поверхность песка набегает.

        Берег же — твердый, на нем от ноги отпечатка не видно,

        Не замедляется шаг, не тянется поросль морская.

        Сверху — миртовой лес с изобилием ягод двухцветных:

235 Есть там пещера; сказать, природа она иль искусство, —

        Трудно. Искусство скорей. Нередко, Фетида нагая,

        Ты приплывала сюда, на взнузданном сидя дельфине.

        Там ты, окована сном, лежала; Пелей же тобою

        Там овладел: поскольку мольбы ты отвергла, прибег он

240 К силе и шею тебе обеими обнял руками.

        Тут, не воспользуйся ты для тебя обычным искусством, —

        Свойством обличья менять, — тобой овладел бы наверно.

        Птицею делалась ты, — он тотчас же схватывал птицу;

        Корни пускала в земле, — Пелей уж на дереве виснул.

245 В третий ты раз приняла пятнистой тигрицы обличье,

        И, устрашен, Эакид разомкнул вкруг тела объятье.

        Вот он морским божествам, вино возливая на волны,

        Жертвы приносит, и скот приводя, и куря фимиамы.

        И из морской глубины наконец вещун карпатийский[478]

250 Молвил ему: «Эакид[479], ты желанного брака достигнешь!

        Только лишь дева уснет, успокоясь в прохладной пещере,

        Путы накинь на нее и покрепче свяжи незаметно.

        Да не обманет тебя она сотнями разных обличий, —

        Жми ее в виде любом, доколь не вернется в обычный».

255 Молвил Протей и лицо скрыл вновь в пучину морскую,

        Волнам нахлынуть велел и залил окончание речи.

        Мчался к закату Титан и дышлом касался наклонным

        Вод гесперийских. Краса Нереида покинула море

        И, как обычно, вошла в знакомую опочивальню.

260 Только лишь девичий стан обхватили объятья Пелея,