Метаморфозы - Публий Назон

260 Только лишь девичий стан обхватили объятья Пелея,

        Стала та виды менять. Но чувствует, крепко он держит

        Тело; туда и сюда пришлось ей протягивать руки —

        И застонала: «Твоя не без помощи божьей победа!» —

        Стала Фетидою вновь и открылась; герой ее обнял.

265 Взял, что желал, и могучий Ахилл был Фетидою зачат.

        Счастлив сыном Пелей и богинею счастлив супругой;

        Все бы досталось ему, когда б не его преступленье,

        Фока убийство! Его, виновного в братниной крови,

        Вон из-под кровли родной убежавшего, принял Трахинский

270 Край. Державствовал там, убийств и насилий не зная,

        Сын Светоносца-звезды, в лице сохранивший сиянье

        Отчее, добрый Кеик. В то время он был опечален:

        Сам на себя не похож, — потерю оплакивал брата.

        Тут-то к нему Эакид, истомленный путем и тревогой,

275 Прибыл и в город его при немногих вошел провожатых,

        Все же довольствие, скот, который с собою водил он,

        Неподалеку от стен в тенистой оставил долине.

        Вот, получив изволенье войти во дворец государев

        И протянув на руке край платья в знак умоленья,

280 Кто он, чей сын, говорит. Лишь одно преступленье скрывает.

        Бегства причину назвав измышленную, просит приюта

        В городе или вне стен. Трахинец с лицом благодушным

        Так отвечает ему: «И простому народу открыты

        Наши угодья, Пелей. Не грешим мы негостеприимством.

285 К расположенью души и другие прибавь побужденья:

        Имя и то, что ты внук Громовержца, — не траться на просьбы.

        Все, чего просишь, бери, — и пусть во всем, что увидишь,

        Часть ты видишь свою! О, когда бы ты лучшее видел!»

        Молвив, заплакал. Ему о причине подобных страданий

290 Ставят вопрос и Пелей и сопутники. Тот отвечает:

        «Верно, пернатую ту, что живет грабежом и пугает

        Птиц всех, считаете вы обладавшей всегда опереньем?

        Мужем была! У нее и душевная крепость его же:

        Был он жесток и свиреп на войне, в бой вечно он рвался,

295 Дедалионом был зван; у нас с ним общий родитель,

        Что вызывает зарю и с неба последним уходит.

        Мир я любил. Всегда я заботу лелеял о мире

        И о супружестве. Брат — войною пленен был жестокой,

        Доблесть его покоряла ему и народы и царства,

300 Ныне же доблестно он голубей преследует в Тисбе.

        Дочь он Хиону родил. Женихов она тысячи дивным

        Видом своим привлекла, как четырнадцать лет ей минуло.

        Раз возвращались вдвоем, Аполлон и Майей Рожденный,[480]

        Первый из Дельф, а второй — с вершины Киллены; и оба

305 Сразу узрели ее и сразу же к ней воспылали.

        Но упованья любви Аполлон отлагает до ночи.

        Тот же не в силах терпеть — и тростью, сон наводящей,

        Девьих касается уст: та спит под могучим касаньем.

        Силою взял ее бог. Ночь в небе рассыпала звезды.

310 Образ старухи приняв, и Феб достигает блаженства.

        Вот уже сроки свои исполняет созревшее чрево:

        Хитрый родился побег от ствола крылоногого бога.

        Звался Автоликом он, на всякие ловок проделки,

        Сделать свободно — и тем он искусства отца не позорил —

315 Белое черным он мог и из белого черное сделать.

        Фебов же сын у нее — ибо двойней она разрешилась —

        Был Филаммон, знаменитый игрой на кифаре и пеньем.

        Что породила двоих, что двоим божествам полюбилась,

        И что отец у нее силач, и что дед Громовержец, —

320 Было ли девушке впрок? Не многих ли слава сгубила?

        Вправду, сгубила ее. Пред Дианою превозноситься

        Стала она и в лицо похулила богиню. И лютым

        Гневом исполнилась та. «Понравлюсь делами!» — сказала;

        И не помедлила: лук напрягла, стрелу наложила

325 На тетиву и, стрельнув, пронизала язык виноватый.

        Смолк язык; не смогли раздаться ни голос, ни слово:

        Хочет сказать, но уж с кровью и жизнь ее покидает.

        Деву, — о горе любви! — как отец пожалел я всем сердцем,

        Братнину зная любовь, утешать его тщился словами.

330 Им он, однако, внимал, как ропоту моря — глухие.

        Сетуя, горько стонал он о гибели дочери милой.

        В час, как сжигали ее, четырежды он устремлялся

        Ринуться в самый костер. Четырежды был он удержан;

        Кинулся в бегство тогда; быку был подобен, который

335 Шершня жало с собой, застрявшее в шее, уносит

        И без дороги бежит. Я вижу: скорей человека

        Мчится он, — будто его оперилися крыльями ноги.

        Он ото всех убежал и, жаждою смерти стремимый,

        Верха Парнаса достиг. Аполлона тронула жалость,

340 Как увидал он, что Дедалион с утеса низвергся:

        В птицу его превратил; поддержал, окрыливши внезапно.

        Дал ему загнутый клюв, крючковатые дал ему когти,

        Прежнюю доблесть его и мощь не по малому росту.

        Ныне он ястреб; ко всем беспощаден пернатым, со всеми

345 Злобен и, мучаясь сам, другим становится мукой».

        Но между тем как рассказ о чуде, свершившемся с братом,

        Сын Светоносца ведет, к ним вдруг, запыхавшись от бега,

        Сторож Пелеевых стад прибегает, фокеец Онетор.

        «Ой, Пелей, Пелей! Я великого вестник несчастья!»

350 Проговорил, но Пелей приказал — что бы ни было — молвить.

        Сам Трахинский герой в ожиданье от страха трепещет.

        Тот говорит: «Усталых коров пригнал я к излуке

        Берега, солнце как раз в наивысшей точке вселенной

        Столько же зрело пути позади, сколько спереди было.

355 Часть коров на песок золотой преклонила колени, —

        Лежа глядели они на широкое поприще моря;

        Шагом тяжелым меж тем другие свободно бродили;

        Часть их плывет, из воды выставляя высокую выю.

        Храм возле моря стоит, где ни золота нет, ни порфира.

360 Чащей гордится дерев, осененный дубравою древней.

        В нем Нереид и Нерея алтарь. Что их почитают

        В храме, сказал нам рыбак, на прибрежии сети чинивший.

        Рядом болотце лежит, поросшее ветлами густо,

        Образовалось оно из воды застоявшейся моря.

365 Вдруг, зашумев, затрещав, устрашая ближайшую местность,

        Зверь громаднейший, волк из чащи болотной выходит;

        Смочена грозная пасть и пеной, и спекшейся кровью;

        Страшно сверкают глаза, налитые пламенем красным.

        Равно от голода он и от ярости бешен, но, видно,

370 Больше от ярости; он не стремится коров растерзаньем

        Дикую алчность свою, голодая, насытить; но кряду

        Весь разрывает он скот, им все положены кряду.

        Часть из нас роковым уязвил он укусом: в то время

        Как на защиту спешат, встречают погибель. От крови

375 Красен весь берег, вода и полное воем болото.

        Но в промедлении — смерть, колебания дело не терпит!

        Цело еще кое-что, соберемся же все и оружье

        Схватим скорей и все вместе пойдем от врага отбиваться!» —

        Молвил пастух, но рассказ о несчастье не тронул Пелея:

380 Вспомнил он о грехе, все понял: в тоске Нереида

        Фоку несет своему то бедствие в дар поминальный.

        Вооружиться мужам, взять на плечи мощные копья

        Царь этейский[481] велит; и сам он готовился с ними

        Выступить, но Алкиона, жена его, шумом встревожась,

385 Быстро бежит из дверей, волос не окончив убора;

        Порастолкала их всех и, повиснув на шее супруга,

        Просит словами его и слезами, чтоб помощь послал он,

        Но чтобы сам не ходил и две спас жизни в единой.

        Ей Эакид: «Свой полный любви и прекрасный, царица,

390 Страх отреши! Я вполне с пожеланьем твоим соглашаюсь;

        Не по душе поднимать мне оружье на новых чудовищ —

        Должно морское почтить божество!» Там высилась башня,