Повести - Юрий Алексеевич Ковалёв

— Точнее, пожалуйста! Метров сто было?

— Метров сто было...

— А больше?

— Больше тоже было... — со вздохом покорно отвечал старик. — Все было — ничего нету.

— А Марья Петровна вас хорошо знает?

— Откуда Марья Петровна дядю Аванеса знает? — удивился старик. — Она меня первый раз видит, я ее первый раз вижу! Откуда будет знать?

— Понятно, понятно! — полковник сделал вид, что согласен с Костандовым. — Так, значит, Аванес Гургенович, вы ночевали у своего здешнего внука?

— Не внук он мне, товарищ полковник! Раньше не знал, кто он точно, теперь знаю! Он молодой, голова свежая, все помнит! Внучатый племянник он мне! Вот кто!

— Так, говорите, кто он? Где работает?

— У Акопа хорошая работа! — одобрительно произнес Костандов. — Очень хорошая! В старости всегда кусок хлеба будет! Пивник он! В баре работает! Давно работает! Честно! Сам сказал!

— И что он сказал?

— Воды много в бочку не льет. Зачем много лить? А если на бочку одно-два ведра влить, кому плохо будет? Никому! Один пьяный не будет, другой — голодный не будет! Правильно сказал Акоп. Я и сам, товарищ полковник, когда в молодости пивом торговал, норму воды лил. Больше никогда не лил. Хлебом клянусь!

— А почему бросили торговлю пивом? — полюбопытствовал Хаджиханов.

— Благодарное это дело, товарищ полковник, но неблагородное, — поморщился Костандов. — Неблагородное! Воду ты льешь один, — доверительно продолжал он, — на калым охотников много слетается... А потом что? Тут — недолив, там градусов не хватает, вода градусы поела... И что получается? Барашка молодого все кушали, вино, коньяк все пили, в тюрьму садись ты один! А они тебе не то что барашка, кусок лаваша не принесут... Обидно, товарищ полковник, очень обидно! Я, слава богу, в тюрьме не сидел, всю жизнь барашка кушал. Только кто знает, что было бы с Аванесом, если бы он насос из рук не выпустил? — И сам ответил: — Никто не знает! Откуда знать? Говорят, прокурор все знает, и то не всегда...

Хаджиханов взглянул на часы: до назначенного для сбора опергруппы времени оставалась еще минута.

— Беседа была очень приятной, Аванес Гургенович, — поднялся полковник, а за ним и Костандов, — с удовольствием бы продолжил ее, но не могу... Придется прервать. У меня сейчас небольшое совещание, а вы подождите пока в приемной. Девушка вам даст газеты, журналы, посидите, почитайте...

— Я, товарищ полковник, и в хорошие дни не очень люблю читать, телевизор смотреть — другое дело... А тут... Какие газеты? Потом меня куда, товарищ полковник, когда совещание кончится? В тюрьму? — дрогнул голос у старика.

— Мы в тюрьму не сажаем, Аванес Гургенович, это дело суда. Но я думаю, что до тюрьмы не дойдет...

— Ой, спасибо вам, товарищ полковник! Большое спасибо!

...— Вот такие дела, друзья-товарищи! — откинулся в кресле Хаджиханов, рассказав все, что знал о происшествии на Угловой, 124. — Один из антигероев этого приключения сидит у меня в приемной и ведет беседы с Лидочкой. И наш дорогой Александр Григорьевич Зайчиков очень завидует ему...

— Скажете тоже, товарищ полковник... — зарделся лейтенант.

— Это я пошутил, конечно, Саша, но упорно ходят слухи, что о таком деле можно говорить и на полном серьезе! Ну, ладно, этот разговор оставим до будущих времен, а сейчас вернемся к тому, с чего начали. Вы, Александр Григорьевич, можете что-нибудь добавить? Район ваш, зона ваша, Угловая 124 тоже ваша... Только сидите, пожалуйста! Когда вы стоите — кабинет меньше кажется. Ну, кто пошутил и дал вам фамилию Зайчиков, когда Медведев была бы намного вернее!

— Теперь уже поздно менять фамилию, товарищ полковник, тем более отцовскую, кто согласится?

— А если поменять фамилию секретаря товарища полковника? — вкрадчиво спросил Харченко, и Хаджиханов пожалел, что затеял этот разговор: теперь, когда вмешался майор, шутки могли превратиться в насмешки... Он вновь обратился с просьбой к лейтенанту — добавить к его рассказу, если есть что.

— Что я могу добавить, товарищ полковник? Во-первых, кто такая Марья Петровна Жирнова. Старая матерая спекулянтка! Сколько раз с нее подписку брали, что прекратит свои «подвиги», плачет, слово дает и, вот видите, снова начинает... В последнее время вроде присмирела. Оказывается — нет! Судили ее один раз, срок дали условный... Добрые мы очень!

— Не хочу заступаться за нее, — вмешался полковник Усманов, — но, может, она в этом деле и не виновата? Просто старые связи сработали?

— Может быть, — согласился Зайчиков. — Тем более, она ночевать старика не оставила, на запрет милиции сослалась... С нашими ребятами из угрозыска я тоже был там, на месте происшествия. Ничего разузнать не удалось. Сосед один сказал, что вечером видел: машина стояла возле дома Петровны, ну, это ее так он назвал... И, вроде, номер машины заканчивался на цифру «11». Его сыну в тот день как раз столько стукнуло, вот число и врезалось в память...

— А сколько он сам в тот день стукнул, празднуя день рождения сына? — ухмыльнулся Харченко.

— Ответ на этот вопрос вряд ли что прояснит, — обрезал майора Хаджиханов. — А вот цифра «11» — это уже что-то... Галина Алексеевна! — обратился он к майору Райко. — А что вы можете сказать? Чем закончилось изучение «предписания»?

— Да кое-что есть, Абдулла Хаджиханович, — снимая очки, ответила Райко. — То, что это отпечатано на машинке с мелким шрифтом, скажет и ребенок... Я ж могу добавить, что машинка очень старая, что находилась в руках, которые выжимали из нее все, что можно, а ухаживать забывали... Даже шрифт не прочищали щеткой. Видите, буква «о» и некоторые другие забиты! Если бы с машинкой постоянно обращались так, она долго не выдержала бы. А машинка выдержала. Поэтому, думаю, сейчас у нее новый хозяин... Дальше. На ней работает неопытная машинистка. Или — «машинист»... Буквы пробиты неравномерно...

— А почему, как вы думаете, Галина Алексеевна, название райотдела вписано от руки? — спросил Хаджиханов.

— Я предполагаю, что печатала или печатал текст одна или один, а вписывал совершенно другой человек...

— А почему, как вы предполагаете, товарищ майор, — перегнулся через стол к Райко майор Харченко, — преступление совершено в одном районе, райотдел же указан совершенно другой?

— Вот это как раз у меня больших сомнений не вызывает, —