Вдова Клико. Первая леди шампанского - Ребекка Розенберг

Ну, Луи здесь, и это главное.

Оставив Призрака в конюшне, мы идем через двор. Луи молча посмеивается.

– Что вам так смешно? – спрашиваю я.

– Я прибыл в Реймс вчера и пришел к вам в контору. Ваш помощник отправил меня к бондарю. Бондарь сказал, что вы только что велели ему прожаривать бочки чуть сильнее и чтобы я заглянул к стеклодуву. Тот стал жаловаться, что вы заставили его делать бутылки толще, чтобы они не так легко бились, а это означает лишний расход стеклянной массы. Я было двинулся к нарезчику пробки, но подумал, что тот тоже станет жаловаться. Наконец я сообразил, что сейчас время сбора урожая и что вы тут в Бузи капаете на мозги сборщицам и давильщицам.

Я стучу пальцем по ноздре.

– Вот этот Нос во всем виноват – суется куда ни попадя.

– Да благословит Небо ваш Нос. – Луи наклоняется и целует меня в кончик носа. – Ваше шампанское стало лучше прежнего.

Он поцеловал меня. Мое сердце прыгает словно камешек, пущенный по поверхности озера. Не делай из этого далеко идущие выводы. Он всего лишь поцеловал мой нос, как мог бы поцеловать морду лошади. Иди спокойно.

– Где вы ночевали сегодня?

– В таверне «Кокатрис». – Он глядит на покрасневшие виноградные лозы.

– Кажется, у вас это самое любимое место в Реймсе.

Его щеки сравниваются по цвету с лозой.

– Служанка-немка готовит свиной зауэрбратен почти так же хорошо, как у меня на родине.

– Ну, сегодня вы останетесь у меня.

Сейчас в моем доме пахнет не так, как пахло утром, и дело тут не только в моем хорошем настроении. На столике стоит душистая герань, на каминной полке горят восковые свечи. Свежеиспеченный хлеб, гусиный паштет и еще что-то вкусненькое на горячей плите напоминают мне, что я страшно голодна.

– Что это значит? – спрашиваю я.

– Вероятно, Лизетта постаралась. Я заглянул сюда, прежде чем ехать к давильне. Она сказала, что вы очень ждали моего возвращения.

– Возможно, она неправильно меня поняла. – Я кокетливо улыбаюсь. Эти танцы между нами пробуждают во мне что-то давно забытое, и я вдруг понимаю, что я еще молодая женщина.

Достав из ведерка со льдом шампанское, он снимает веревочку, удерживающую пробку.

– Мне нужно выпить шампанского после долгой дороги к вам, которую я проделал. – Пробка открывается с легким шипеньем. На лице Луи расплывается широкая улыбка, когда он наполняет мой бокал. – Никаких змей в этой бутылке.

Моя рука дрожит от усталости и счастья, расплескивая шампанское. Смеясь, я пью пену. Наши глаза встречаются, но никто из нас не говорит ни слова – мы и так наслаждаемся этим моментом.

– Русские славятся длинными и бессмысленными тостами. Хотите послушать один из таких? – Улыбка смягчает морщины на его обожженном солнцем лице.

– Да, если вы переведете его на французский.

Он набирает полную грудь воздуха.

– Две птички летят осенью на юг, но одна гордая птичка говорит: «Я полечу прямо к солнцу». Она летит все выше и выше, но вскоре обжигает крылышки и падает на землю. – Он чокается со мной и пьет.

– И я должна тут что-то понять? – Я смеюсь.

– Русские вообще странные птички. – Он лезет в сумку и вручает мне пачку заказов. Я с изумлением листаю их.

– Я думала, что царь запретил французское вино.

Он пожимает мускулистыми плечами.

– Русские слишком любят шампанское, чтобы отказываться от него надолго. Они убеждены, что царь скоро отменит свой запрет. Когда это случится, нам надо будет поскорее отправить груз морем.

Я жалею, что не могу отправить его прямо сейчас, поскольку отчаянно нуждаюсь в деньгах.

– Я боялась, что вы уйдете от меня, когда я рассталась с Фурно.

Он переплетает свои пальцы с моими.

– Барб-Николь, я не ищу пастбища позеленее. И вообще… – Он глядит мне в лицо и качает головой.

Лизетта подает на стол говядину по-бургундски. Ее ресницы трепещут как бабочки. Я вижу, что она одобряет наши отношения с Луи.

Под говядину я открываю бутылку выдержанного шампанского. Оно хранилось у меня, поскольку до этого момента не было ни хорошего повода, ни подходящего человека.

– Это первое шампанское, которое мы с Франсуа сделали самостоятельно восемь лет назад.

Луи запрокидывает голову, чтобы шампанское текло по нёбу. Адамово яблоко движется на сильной шее. Чувственное движение делается еще более чувственным, чем больше шампанского мы пьем. Какая русская женщина, глядя на пьющего шампанское Луи, удержалась бы от искушения и не поцеловала бы его в шею? И сколько еще я сама буду сопротивляться?

Мы смакуем шампанское, а Луи развлекает меня смешными историями про русских – про танцующих медведей, оленьи упряжки, снежные скульптуры и вечеринки, переходящие в завтрак с шампанским.

– Французы просто чопорные куклы по сравнению с русскими, – говорю я.

– Вот почему русские обожают ваше шампанское. – Он хватает меня за руку, его лицо сейчас совсем близко, и я чувствую запахи кожи, костров, черного чая и кальвадоса, как при нашей первой встрече.

– Давайте устроимся поудобнее, – говорю я и пересаживаюсь на диван, снимаю туфельки с чулками и подворачиваю под себя босые ноги.

Он подкладывает в камин большое, покрытое мхом полено и, сев рядом со мной, берет в ладони мои крошечные ноги.

– Вы замерзли.

Он мнет большими пальцами мои ступни, растирает загрубелости, массирует пальцы ног, добираясь до мест, к которым еще никто не прикасался. Я отвечаю на его ласки стонами удовольствия; неистовое желание пронзает меня до сердцевины, щекочет ноздри.

Мяуканье за дверью заставляет меня вскочить и впустить Феликса. Он взбирается по Луи как по дереву и когтит его грудь. Я не возвращаюсь на диван, а стою у теплого очага, пытаясь справиться с учащенным дыханием. Каждый нерв в моем теле болит от желания. Но Луи мой разъездной агент и не более того.

– Я чем-то вас обидел? – спрашивает он.

– Почему вы спрашиваете?

Феликс тычется мордочкой в его шею, и Луи гладит его.

– Барб-Николь, я делал все, что в моих силах, чтобы помочь вам. Когда умер Франсуа, дом шампанского «Моэт» предложил мне работу, но я отказался, чтобы быть рядом с вами в то ужасное время. Я удвоил усилия, нанял больше агентов и открыл столько счетов, сколько было вам по силам. Я пережил крушение и провел много месяцев в тюрьме. Меня хотели повесить. Я жил в одиночестве и нищете, страдал от мороза. Моя личная жизнь – это недельное мясное рагу в немецкой таверне, где я развлекаю служанку своими историями. А мне хочется развлекать ими вас. – Его