Вдова Клико. Первая леди шампанского - Ребекка Розенберг

без пользы, если мы не соберем виноград и не выжмем сок. Три дня льет холодный дождь. Мои сборщицы, усталые, хмурые, покрытые грязью, катят в сарай тележки с виноградом. Они вываливают виноград на столы, где его перебирают сортировщицы. Потом виноград загружают в корзиночный пресс. По сравнению с работой под проливным дождем тут, в ветхом сарае, просто рай.

Черпая половником пряное варево, я наливаю каждой работнице горячее вино.

– Лизетта, скоро нам еще потребуется вино.

Она прикатывает еще один бочонок «Бузи Руж». Туда мы добавляем кружочки лимона с наших деревьев, палочки корицы, гвоздику и сахар из свеклы, который выращиваем сами, потому что из-за континентальной блокады не можем ввозить тростниковый.

Мальчуган, моложе Ментины, дрожит так сильно, что у него трясется рука, когда он подносит кружку к губам. Через год его тоже заберут на войну, и я больше его не увижу.

За вспышкой молнии следует оглушительный раскат грома, потом еще и еще. Молния озаряет холмы и тут же погружает нас в сырой полумрак.

Вдова Лавинь подносит к губам испачканную в винограде руку и кричит сквозь раскаты грома:

– Как только пройдет эта туча, мы вернемся на поле. Осталось собрать три гектара.

– В грозу это слишком опасно, – возражаю я. – Отправьте сборщиц домой.

– Виноград начнет гнить, если мы не соберем его сегодня. Месье Фурно велел бы… – Она тяжело вздыхает и роняет руку. Сборщицы привыкли получать команды от мужчины, и я чувствую, что моя мягкость их раздражает.

Я протягиваю ей кружку вина.

– Пусть все согреются и поедят. Потом отправьте их домой.

– Вы слышали приказ? – говорит сборщицам вдова Лавинь. – Молитесь о хорошей погоде и завтра приходите на рассвете.

Но работницы не уходят. Они стоят возле сортировочного стола и выбирают столько испорченных ягод, что я немею. Сок будет нехороший, с привкусом плесени. После жаркого и засушливого лета, какое не помнят даже старики, в этом августе с севера накатывает гроза за грозой, заставляя наших сборщиц работать в плохую погоду, иначе весь урожай пропадет. Грязная работа под проливным дождем. Хорошо еще, что они не бегут от меня к семье Моэт или вдове Жакессон, ведь те могут платить им больше благодаря контракту с Наполеоном. Их мокрая, ветхая одежда липнет к телу, и все же они смеются и шутят, а руки ловко перебирают виноград. Мое сердце наполняется благодарностью, когда я смотрю, как работают эти женщины. Большинство из них уже военные вдовы, остальные еще надеются, что муж вернется живым. Я подаю им вторую, третью порции вина.

– Не очень плохо, верно, Вдова? – Велина показывает гроздь винограда, которая кажется хорошей, пока я не замечаю на ней пятна.

– Серая гниль, – говорю я. – Для вина ужасно вредная. Выбрасывайте все, что походит на нее. Оставляйте только круглые, здоровые ягоды. Никаких треснувших, так как они набрали слишком много воды.

Женские руки парят над виноградом, отбирают хорошие ягоды от плохих. Я присоединяюсь к ним. Ивонна работает вместе с дочкой, учит ее, что надо делать. Закончив сортировку, они вываливают новую тележку, и мы начинаем все снова. Моя спина уже кричит, протестует.

– Надо отводить плечи назад, помогает, – говорит Ивонна и показывает, как это делать. Я вижу, что она опять беременна.

– Вам пора отдохнуть, – говорю я.

Она встряхивает косами и улыбается.

– Я не пропустила ни одного сбора винограда с одиннадцати лет. Это лучшая пора за весь год. Да и деньги нам нужны.

С одиннадцати лет. Я не могу себе представить, чтобы Ментина сортировала виноград. Она сейчас гостит у моей сестры Клементины и ее детей, пока мы тут трудимся под дождем. Пожалуй, я плохая мать, раз позволяю ей уклоняться от тяжелой работы.

Давильщицы высыпают самый хороший виноград в корзиночный пресс, состоящий из деревянных планок, и дают ему уплотниться. Потом, повернув рычаг, опускают круглый пресс. Выдавленный сок течет по желобу в бочку.

Погрузив тастевин в бочку, я вдыхаю аромат сливочного масла, сахара, ванили. Это скрытая привлекательность хорошего «Шардоне». Я мысленно переношусь на кухню Отеля Понсарден, запретную территорию для нас, детей. Камилла позволяет мне смешивать ингредиенты, выдавливать смесь через сито на противень, а потом ставить его в духовку дровяной печи.

Женщины поворачивают рычаг и начинают прессовать еще раз.

– Стоп. – Я вскидываю руку. – Стоп. Остановитесь.

Они останавливаются.

– Что-то не так, Вдова?

– Что-то так, – смеюсь я. – У этого вина получится превосходный вкус. Держите эту бочку отдельно от остальных и обязательно пометьте ее как первый отжим.

– Но мы ведь можем увеличить объем после второго отжима или третьего, – говорит Рене, давильщица.

– Второй отжим добавит горечи от черешков и кожицы, – говорю я, хотя дискуссия с ней при ее подчиненных не лучшая тактика.

Рене наклоняет голову набок.

– Месье Фурно требовал делать четыре отжима, чтобы выкачать из винограда все.

– Месье Фурно здесь нет. Здесь только я, – говорю я и со страхом думаю, что сейчас Рене уйдет, а следом за ней и остальные.

Луи въезжает в сарай на поразительно белой лошади с серебристой мордой и хвостом. Как и все мы, он промок до нитки и выглядит непрезентабельно.

– Вам никто не говорил, что тут у вас настоящий муссон? – Он улыбается, и я вижу на его заросшем лице новые морщины.

Я бегу к нему, чувствуя одновременно радость и невероятную усталость, путаюсь в подоле юбки и чуть не падаю.

– Когда я ничего не слышала от вас, какие только ужасы не приходили мне на ум.

Он подхватывает меня и смеется добродушно и раскатисто.

– Меня снова бросили в тюрьму как французского шпиона. У меня ушли месяцы на то, чтобы выбраться оттуда, одолжить Призрака и вернуться домой.

Домой, сказал он. Сборщицы винограда глядят на нас с лукавыми улыбками и посмеиваются. Я понимаю, что надо представить им Луи.

– Глядите, это Луи Боне, храбрый разъездной агент, который продает наше шампанское в России.

Он снимает меховую шапку и отвешивает учтивый поклон.

– Mesdames, c’est mon bonneur. Счастлив познакомиться, дорогие дамы.

Крестьянки аплодируют.

– Теперь идите домой и отдохните. Увидимся завтра утром.

Луи берет Призрака под уздцы и идет со мной вниз с холма, рассказывая, как ему удалось сбежать из тюрьмы. Я хохочу до боли в ребрах, представляя себе русского тюремщика, запертого в отхожем месте, – как он орет сквозь полумесяц, вырезанный в дверке, а Луи крадет его лошадь.

Свежий ветерок доносит до меня запах пряного чая и кальвадоса – запах Луи. У меня расслабляются плечи, напряжение, копившееся под ложечкой, тоже проходит. Раз тут Луи, мы как-нибудь соберем виноград и