Нравственный прогресс в темные времена. Этика для XXI века - Маркус Габриэль

чем мужчинам. Разумеется, это не должно играть роли в процессе отбора на должности, так что заявления должны быть полностью анонимизированными (то есть и гендерно нейтральными), чтобы работодатели не могли встроить новую структуру заработной платы в циничный расчет.

Другой случай политики различия вновь проявился в коронавирусном кризисе: системообразующие профессии (медицинский персонал, публичное управление, снабжение продовольствием, цифровая и аналоговая инфраструктура и т. д.) часто оплачиваются хуже, чем профессии, которые не только никому не нужны, но и которые даже отчасти нам угрожают. Сюда относятся, например, профессия пилотов «Формулы-1» или производителей биооружия.

Речь не о том, что все должны зарабатывать одинаково или что нужно платить всем безусловный базовый доход (хотя я лично считаю это хорошей идеей, но это уже другое дело). Равенство заключается не в том, что все получают ровно одно и то же за одну и ту же или похожую работу, но в том, что мы учитываем инаковость (Anderssein) и на ее основании производим распределение и перераспределение с оглядкой на универсальные, учитывающие всех людей соображения.

Первая и самая насущная цель политики различия — это, разумеется, преодоление расизма, ксенофобии, мизогинии и тому подобного. Ведь многие из морально неприемлемых неравенств, которых я коснулся, являются проявлением опасных и очевидно ложных форм мысли. Существуют не только биологические, но и моральные вирусы, которые заключаются в том, что в наши мыслительные процессы прокрадываются ложные паттерны.

Чтобы замечать их и соответствующим образом бороться с ними, требуются другие эксперты, чем ученые-естественники, экономисты, техники и профессиональные политики: в ходе настоятельно необходимого нового Просвещения нам нужна новая ориентация и позиционирование гуманитарных наук в целях исследования сложных, исторически изменяющихся форм человеческой инаковости. Эта инаковость должна отображаться в публичном пространстве, чтобы мы постоянно осознавали, что общественная нормальность никогда не может состоять в том, что какое-то фиктивное народное единство, возможно даже совпадающее с расами, генами и полом, получает политическое господство. Моральный прогресс в темные времена, тем самым, также означает право всех людей на этическое образование и участие в общественных дебатах, соответствующих в философском и гуманитарно-научном плане уровню своего времени, как мы еще увидим (см. ниже, с. 372 и след.).

Политика безразличия. На пути к цветовой слепоте

Когда мы спрашиваем себя, какие меры общество может предпринять для реализации этических целей, то есть для морального прогресса, необходимо как можно более ясно сформулировать представление о цели. Без этого в этике нельзя выдвинуть никакого фаллибельного притязания на знание.

В случае преодоления расизма представление о цели часто обозначают как «цветовую слепоту». Она будет достигнута, когда люди перестанут считать тип кожи других людей особой чертой, чтобы распределять людей по группам. То, что это возможно, можно понять на вымышленном примере уховчан. Уховчане классифицируют людей по длине мочек их ушей и развивают практики политики идентичности, которые служат распределению ресурсов между уховчанами. Нам, не являющимся уховчанами, это кажется довольно абсурдным. По аналогии с этим, представление о цели морального прогресса в области расизма состоит в полном преодолении впечатления, что существуют морально релевантные различия между людьми, которые можно определять с помощью расы, — всегда с учетом того, что в действительности рас не существует. Существует расизм, но не расы, точно так же, как существует охота на ведьм, но не ведьмы [212]. К сожалению, расы включены даже в американские официальные документы: к примеру, во многих заявлениях в США можно указать свою расу, так что я однажды впервые в жизни сам узнал, что меня определяют как «европеоида», что, согласно официальному американскому распределению, является другой расой, чем «испанская». Таким образом, исходя из этого, белые испанцы принадлежат к иной расе, чем такие же белые норвежцы. С научной точки зрения, все это совершенно несостоятельно и абсурдно. Делу не поможет, если мы обратим внимание на то, что слово race в английском сегодня значит не совсем то же самое, что «раса» (Rasse) в немецком. Ведь это ничего не изменяет в том, что не существует ни race, ни «расы».

Американская система классификации уже является значительным вкладом в расизм, так как она использует расовые представления для дискриминации (будь то позитивной или негативной). Дело обстоит так, как если бы в служебных документах нас спрашивали, не является ли кто-то из нас ведьмой, даже если это должно было бы служить тому, чтобы как-то компенсировать прошлые зверства в отношении ведьм посредством позитивной дискриминации. Неморальные факты свидетельствуют о том, что рас не существует. Моральные факты о том, что нужно делать или от чего нужно воздерживаться, не могут им противоречить. Следовательно, не может существовать моральных фактов о справедливом отношении к расам, так как не существует рас, заслуживающих особого морального уважения — ни белой, ни черной, ни какого-либо еще цвета.

В этом месте часто встает вопрос о том, как мы можем добиться цветовой слепоты. Ведь, в конце концов, люди определенного типа кожи систематически и порой серьезно негативно дискриминировались и ущемлялись в прошлом и настоящем. Я сам провел множество семинаров в разных американских университетах, и при этом у меня было менее одного процента участников афроамериканского происхождения — и это в таких прогрессивных университетах, как Беркли, Нью-Йоркский университет и в социально особенно хорошо продуманной New School for Social Research в Нью-Йорке. Таким образом, вопрос звучит так: как можно скорректировать этот перекос, не создавая специальной программы, которая с помощью позитивной дискриминации и поддержки способствовала бы тому, чтобы люди разных типов кожи справедливо включались в распределение символических и материальных ресурсов?

В этом месте иногда приводят аргумент, что существуют целые культуры памяти, кулинарные, музыкальные и многие другие вклады людей, которые в прошлом были связаны расовой классификацией и заслуживают признания своей самобытности. В некоторых разговорах со мной коллеги, классифицировавшиеся в США как афроамериканцы, выступали за то, что позитивная дискриминация является верным путем, так как они видели опасность того, что в противном случае их подавлявшееся в прошлом сопротивление, без которого в этой области, возможно, вообще не было бы морального прогресса, попросту будет забыто.

На это важное возражение можно ответить. Ведь задача историографии состоит в том, чтобы по ту сторону политики подобающе учитывать и чествовать тех, кого угнетали в прошлом, их культурные продукты и их сопротивление. Эта культура памяти является решающей для цементирования морального прогресса.

Это показывает немецкий случай Холокоста. Мы не должны забывать его, так как он является, пожалуй, самым страшным примером радикального зла. Поэтому подчеркивание вклада угнетенных и убитых в позитивные достижения человеческой цивилизации является решающим