Нравственный прогресс в темные времена. Этика для XXI века - Маркус Габриэль

царство целей. Британский философ Бернард Уильямс метко выразил это в своем блестящем эссе «Понятие морали»:

Итак, если бы существовал титул или роль, с которой обязательно были бы связаны определенные критерии и которая принадлежала бы каждому человеку, так что он не мог бы от нее дистанцироваться, то существовали бы критерии, которые каждый человек должен был бы признавать как детерминанты своей жизни, разве только он не хотел бы вообще отказаться осознавать, чем он является. У любого человека есть неотчуждаемый титул (о «роли», собственно, тут уже говорить нельзя), а именно сам титул «человек»[210].

Поскольку универсальное бытие-человеком, покоящееся на фундаменте как биологии, так и сознания, есть основа нашей моральной способности суждения, очень опасно, что сегодня поверхностные и социологически очевидно ложные стереотипы приводят к тому, что изобретаются и распространяются социальные идентичности, отвлекающие от того, что существуют человеческие универсалии, к которым, наряду с нашей биологической природой, относится наша экзистенциальная, насущная потребность в смысле жизни. Смысл жизни — это уже не просто голое выживание, он открывается нам лишь тогда, когда мы создаем условия, в которых мы можем делать больше, чем просто выживать.

Это одна из многих причин того, что люди сбегают из ситуаций, в которых речь идет лишь о голом выживании; скорее они идут на (непредставимые для многих из нас) риски, преодолевая со своими семьями тысячи километров и затем пытаясь переправиться на надувной лодке на греческие острова или в Италию, хотя они знают, что в итоге они в первую очередь столкнутся с систематическим насилием европейских пограничных служб.

Наши многие социальные и экзистенциальные идентичности являются искаженным выражением универсальной идентичности — человеческого бытия. Это следует из философской рефлексии:

Все определяют смысл жизни немного по-разному, учитывая разный уровень наших знаний, разные точки зрения, опыт, ощущения, отношения и разное положение в динамическом устройстве общества. Поэтому все являются другими друг другу. Но именно это обстоятельство и есть нечто, что всех нас объединяет — антропологическая константа, — так как мы всегда определяем самих себя иначе, но при этом мы применяем ровно одну и ту же способность, способность самоопределения — то есть сознание.

Мы не могли бы быть другими по отношению к другим, если бы мы не имели с ними много чего общего. Ядро нашей универсальной человечности, человеческое бытие, далеко превосходит биологические универсалии. Люди радуются и печалятся от схожих ситуаций, испытывают сострадание по отношению к другим, влюбляются, любят слушать музыку (хотя бы какую-то), охотно отказываются от простого выживания, занимаются спортом, дурманят себя разного рода наркотическими средствами и имеют более или менее обоснованные убеждения о положении человека в космосе, которого не существовало бы без искусства, религии и науки. Люди гораздо сильнее похожи друг на друга, чем это кажется из оптики обманчивой политики идентичности.

Поэтому первым шагом к моральному прогрессу за рамками политики идентичности является политика различия. Она состоит в том, чтобы не только мириться с неизбежным уже в силу разделения труда множеством экзистенциальных идентичностей, но еще и принципиально понимать, что каждый является другим. Политика различия ставит всех нас в отношения с универсальным человеческим бытием и подрывает рамки нашей самоидентификации, посредством которой мы отграничиваем себя от других.

Не существует абсолютно нормальной, абсолютно образцовой жизни, никакого объективируемого критерия благой жизни. Никто не должен быть как Будда, Иисус, Стив Джобс, мать Тереза, Мао Цзэдун или Ганди (или как кто-то еще, кого выбирают себе в качестве героя). Если бы все действительно делали то, что делал Иисус, мы бы все давно уже вымерли, потому что Иисус сам отрекся от любой семейной жизни, так как верил, что конец света настал и что мы должны готовиться к Царствию Небесному. То же касается и других святых, и основателей религий, к которым относятся основатели светских «религий», видящих смысл жизни в материальных цепочках создания стоимости[211] (в чем Стив Джобс и Мао Цзэдун совершенно равны).

Политика различия не считает, что какие-то меньшинства, которые в прошлом страдали от несправедливости, теперь поэтому как-то морально привилегированны, но рассматривает любое моральное требование в его контексте. Она стремится упразднить неравенство и продвигать уравнительные механизмы космополитики. Конечно же, то, что в Германии мы по-прежнему имеем огромную гендерную разницу в зарплате, — это признак социальной несправедливости. Очевидным изъяном нашей системы распределения является то, что женщинам в среднем платят меньше, чем мужчинам, за одну и ту же деятельность. Но это не исправить, просто какое-то время давая женщинам лучшие должности и платя им больше, чем мужчинам. Достижение важного выравнивания за счет квот — первый, правильный шаг с использованием методов политики идентичности. Следующий шаг, политика различия, заключается в том, что мы учитываем известные нам факты о жизни женщин, чтобы создать в общей сложности честную систему распределения.

Конкретизируем это звучащее абстрактно размышление: многие женщины (конечно, не все) в своей жизни становятся матерями. Покуда мы желаем сохранения человечества, этого также не нужно избегать. Производство потомства в футуристических клиниках, где детей выращивают в ретортах, конечно, не является морально состоятельным решением проблемы гендерной разницы в зарплате. Таким образом, мы остаемся с тем, что многие женщины становятся матерями. Это значит, что мы должны соответствующе социально-экономически учитывать психологические и биологические аспекты материнства. Еще конкретнее: при приеме женщины на работу (является она матерью уже или еще нет) мы должны оплачивать ей по крайней мере несколько лет, в течение которых она сможет без ущерба для ее карьеры и пенсии проживать свою роль матери так, как она считает осмысленным для себя и своей семьи. Покуда всем не будет обеспечен доступный, гарантированный государством надежный и полный уход за детьми (причем с 8 до 18 часов), мы должны платить женщинам более высокую зарплату, чем мужчинам, так как из-за беременности и ухода за детьми они попросту ущемляются в своих пенсионных ожиданиях.

Подобное, конечно, касается и отцов, если они уходят в декретный отпуск, сокращают свое рабочее время или воспитывают детей в одиночку. Тем не менее для отцов действуют отчасти другие правила, так как они не беременеют и имеют другие (ни в коем случае не менее ценные, но все же другие) формы связи с потомством, которые можно объяснить отчасти биологически, отчасти — социально-экономически. Это можно учесть в пользу матерей, которые нуждаются в слегка модифицированных правах просто оттого, что существует биологическая сторона беременности.

Короче говоря, учитывая релевантные факты материнства и до сих пор недостаточного государственного ухода за детьми в нашей стране, сегодня мы должны платить женщинам даже бо́льшую зарплату,