Политические сочинения. Том II. Социальная статика - Герберт Спенсер

В феодализме он найдет проявления того же самого духа; дух этот обнаруживается в жестокостях по отношению к крепостным людям, в праве частных войн, в хищнических набегах пограничных жителей, в расхищении имущества евреев, в насильственной дани, которой мучили граждан. Все это указывает справедливость поговорки, которой эта система охарактеризована: «Пусть ты нуждаешься прежде, чем я буду нуждаться».

Желает ли он отыскать подобные же проявления в аристократических учреждениях позднейших времен? Он может их найти во всех государствах Европы: в Испании в течение долгого времени земли дворянства и духовенства были освобождены от всяких прямых поборов; в Венгрии до самого последнего времени люди привилегированные были освобождены от всяких заставных сборов, которые оплачивались только торгующим и рабочим классом; во Франции до первой революции все государственные тягости лежали на среднем сословии; еще не прошло двух столетий с тех пор, как в Шотландии между землевладельцами существовало обыкновение ловить людей из простого народа и вывозить их для продажи в рабство. В Ирландии до восстания шайка землевладельцев-узурпаторов охотилась за католиками и стреляла в них для развлечения – все это за то, что они имели смелость требовать свою собственность.

Если бы нужны были еще примеры для доказательства, что власть служит эгоистическим целям ее обладателей, то можно набрать их множество из английского законодательства. Возьмите, например, закон, многозначительно прозванный «черным актом» (статут 9-й Георга I); на основании этого закона человек, переодетый и вооруженный, который найден будет в парке или в месте, где находились или обыкновенно держатся зайцы и кролики, если его преступление будет надлежащим образом доказано, должен почитаться виновным в государственной измене (т. е. в уголовном преступлении) и подлежит смертной казни наравне с теми уголовными преступниками, которые не пользуются правом на помилование. Другой пример представляют законы о поземельном разграничении; на основании этих законов общинные земли и пастбища распределены между соседними землевладельцами соразмерно количеству их земель, не обращая никакого внимания на права бедных работников. Не мешает также обратить внимание на прием, посредством которого поземельная подать сделалась неизменной и даже уменьшилась в то время, когда все другие сборы чрезмерно увеличились. К этому можно прибавить частные монополии, которые получаются от короля по разным уважениям, злоупотребления из фонда, предназначенного для общественных школ, учреждение новых мест и пенсий.

Расположение пользоваться властью для достижения своих частных целей проявляется не реже и в наши дни. Оно ясно обнаруживается в том мнении, что право избрания должно быть устроено таким образом, чтобы давать преобладание интересам поземельных собственников. Мы его видим в освобождении фермеров от различных прямых сборов с явной целью – дать им возможность платить более ренты. На него осязательно указывают законы об охоте. Оно обнаруживается в поведении сквайра, который для податей оценивает свой дом в третью часть его стоимости. О нем свидетельствует закон, который постановляет, что поземельный собственник получает уплату по своему долгу прежде других кредиторов, и уполномочивает его непосредственно овладевать собственностью своего арендатора в уплату ренты. О нем нам напоминают законы и подати с отказов и завещаний. В то время как никому не вздумается давать работнику, лишившемуся работы, вознаграждение за его убыток, джентльмен, владеющий синекурой, требует, чтобы его вознаградили деньгами, если его место упразднится. Изобильный источник примеров такого расположения представляет нам дело лиги против хлебных законов. Оно обнаруживается в подаче голосов ста пятидесяти военных и морских членов парламента. Наконец, стремление власть имеющих пользоваться ею для облагодетельствования своего кармана видно даже из деятельности достопочтенных отцов, служителей Божиих; они составляли духовную комиссию, которая для улучшения своих дворцов употребила деньги, вверенные ее хранению и предназначенные для пользы церкви.

Приводить еще подобные примеры совершенно бесполезно. Хотя не было на свете историка, который бы в этом отношении не мог послужить свидетелем, но факт этот ни на одну йоту не может быть сделан более ясным, чем он ясен уже теперь. Зачем спрашивать о том, предпочитали ли власть имеющие свои интересы интересам других? Насколько мы знаем природу человеческую, они должны были так поступать. Правительство делается необходимым только вследствие той же наклонности людей удовлетворять своим потребностям на счет своих соседей. Если бы у нас не было эгоистических стремлений, то законодательные стеснения были бы для нас совершенно излишними. Очевидно, что самое существование государственной власти доказывает, что правители, не подлежащие ответственности, должны жертвовать общественным благом для своих личных целей, и это будет так, несмотря ни на какие торжественные обещания, несмотря ни какие выражения благовидных мнений, несмотря ни на какие ограничения, устроенные самым тщательным образом, несмотря ни на какие предохранительные меры.

Всякое предоставление законодательства в распоряжение какого-либо класса народа непременно приведет к законам, написанным исключительно в интересах этого класса. Вот почему невозможно избегнуть заключения, что интересы всего общества могут быть обеспечены только тогда, когда власть вверена рукам всего народа.

§ 3. Против положения, что для обеспечения справедливости по отношению ко всему народу все члены этого народа должны получить одинаковую власть, возражают, что большинство народа состоит из рабочего класса, и если всем дать одинаковую власть, то на практике из этого выйдет господство рабочих классов. Возражающие таким образом могут еще присовокупить, что в силу эгоистических тенденций, о которых только что говорилось, законодательство, переданное в руки рабочих, непременно будет служить целям рабочего класса и не будет обращать внимания на претензии собственников.

Те, которые делают подобное возражение, разумеется, не имеют в виду этим выразить, что народ будет пользоваться своей властью так, как могут пользоваться только разбойники. В старинные времена нормандского владычества[53] соседние дворяне нередко жгли и разоряли города и волости; если бы тогда водворено было народное владычество, то, конечно, возможно было бы ожидать репрессалий и нападений на замки этих феодальных флибустьеров и разбойников. В настоящее время мы имеем полное право заключать, что то же самое развитие общественной нравственности, которое не дозволяет современной аристократии прямого грабежа по отношению к народу, помешает так же и народу прямо оскорблять ее права. Вся опасность, которую можно ожидать на основании этого возражения, заключается в том, что рабочие классы будут приносить права богатых в жертву своим желаниям с тем же бездушием, с каким теперь богатые жертвуют ими, и что таким образом создан будет кодекс законов, покровительствующий бедным за счет богатых.

Если бы даже не было ответа на такое возражение, то даже и тогда все это говорило бы в пользу прав народа. Куда приводит такая аргументация в окончательном своем результате? Вот ее заключение: немногие должны продолжать нарушать права большинства из