Политические сочинения. Том II. Социальная статика - Герберт Спенсер

§ 6. Теорию всемогущества правительства нет надобности осаждать извне, она внутри сама себе изменяет. Она сама разрушает себя. Она опровергается своим же основным принципом. Тот самый свидетель, который призывается, чтобы убедить в ее справедливости, обнаруживает ее ложность. Для какой цели предполагается это отречение от своих прав? Цель – установление закона наибольшего счастья для наибольшего числа; утверждают, что для применения этого закона именно и существует правительство, оно должно руководиться предписаниями этого закона; следовательно, это закон, который имеет больший авторитет, чем правительство; он предшествует правительству, правительство должно ему служить, оно должно ему подчиняться. Каким представится нам этот закон наибольшего счастья наибольшего числа после тщательного исследования? Он совпадает с принципом крайних демократов: все люди имеют одинаковое право на счастье (см. «Учение о нравственном чувстве», § 3). Итак, правительство существует для применения к действительности закона, что все люди имеют одинаковое право на счастье. Таким образом, и в силу этой гипотезы права оказываются основанием для существования и окончательной целью правительства; они выше его точно так же, как цель выше средств.

XIX

Право игнорировать государство

§ 1. Если мы примем за основание положение, что все учреждения должны быть подчинены закону равной свободы, то должны согласиться, что гражданин имеет право добровольно отказаться от покровительства законов и объявить себя вне закона. Если каждый человек имеет право делать все, что он хочет, лишь бы он не нарушал равной свободы других людей, то, следовательно, он имеет право разорвать свою связь с государством, он может отказаться от его покровительства и прекратить уплату податей. Совершенно ясно, что, поступая таким образом, он не нарушает свободы других людей. Его положение в этом случае пассивное, а если оно пассивное, то не может быть притязательным. Понятно также, что, не нарушая нравственного закона, нельзя его принудить принадлежать к какому-либо политическому телу; потому что гражданство предполагает уплату податей, а у человека нельзя брать его собственности против его воли, не нарушая его прав (гл. Х, § 6). Если правительство ни более ни менее как агент, употребленный известным числом людей, чтобы обеспечить за собой известные выгоды, то из такого отношения по самой его природе следует, что каждый имеет право употребить этого агента или не употреблять его. Если кто-нибудь решится игнорировать эту конфедерацию для взаимной безопасности, то из этого следует только, что он лишается права на все ее услуги и подвергается опасности дурного с ним обращения. Решиться на все это он имеет полное право, если захочет. Без нарушения закона равной свободы его нельзя принудить принять участие в какой-либо политической комбинации, он же может ее оставить без всякого подобного нарушения; следовательно, он имеет право поступить таким образом.

§ 2. «Никакие законы человеческие не могут иметь действительного значения, если они противны законам природы; все законы, которые имеют подобное значение, почерпают свою силу и весь свой авторитет из того же источника естественных прав». Вот что пишет Блэкстон, за которым должна остаться честь, что он в этом случае видел много далее идей не только своего времени, но, можно сказать, и нашего. Это хорошее противоядие против политических предрассудков, которые распространены в таких обширных размерах. Это хорошее средство для ограничения наклонности к обожанию силы, которая до сих пор наводит нас на ложные пути, восхваляя преимущества конституционных управлений точно так же, как она когда-то восхваляла права монархов. Пусть люди научатся понимать, что законодательство не есть «земной Бог наш». Глядя на власть, которую они ему предоставляют, глядя на то, что они от него ожидают, можно подумать, что оно действительно представляется им в таком виде. Пусть они научатся понимать, что оно есть учреждение, которое служит чисто временным целям, что его власть – или похищенная, или, по крайней мере, заимствованная.

Наконец, разве мы не видели (с. 20), что правительство – это по существу своему создание безнравственности? Разве оно не есть порождение зла и разве оно не носит на себе все признаки своего сродства с ним? Разве оно не существует только потому, что существует преступление? Разве оно не сильно или, как мы говорим, деспотично только там, где велико и сильно преступление? Разве мы не видим, что там более свободы и менее управления, где преступление уменьшается? Разве правительство не должно прекратиться тогда, когда прекратится преступление? Оно прекратится потому, что не будет предметов, на которые оно могло бы обращать свою деятельность. Правительственный суд существует не только по причине зла, но через посредство зла. Насилие употребляется для поддержания его авторитета, а всякое насилие заключает в себе преступление. Солдаты, полицейские, тюремщики, сабли, палки, цепи – все это средства для причинения страданий; а всякое причинение страдания, в отвлеченном смысле, заключает в себе неправду. Государство употребляет орудия зла для того, чтобы поработить зло; предметы, с которыми оно имеет дело, настолько же грязнят его, насколько и орудия, которыми оно действует. Нравственность ничего подобного признавать не может. Нравственность – это постановление совершенного закона, она не может поощрять то, что вырастает и живет посредством нарушения этого закона (глава I). Вот почему законодательная власть никогда не может входить в область этики, она неизбежно должна принадлежать к учреждениям условным.

Пытаться путем основного закона справедливости определить правильное положение, устройство и образ действий правительства – это в известной степени несообразность. Только что было объяснено, что действия этого учреждения несовершенны и по своему происхождению, и по своей природе; каким же образом они могут быть согласованы с совершенным законом? Все, что мы можем сделать, заключается в том, чтобы определить, во-первых, как должно законодательство вести себя по отношению к обществу, чтобы не быть одушевленным злом через одно свое существование; во-вторых, как оно должно быть устроено, чтобы представлять наименее несообразности с нравственным законом, и, в-третьих, какой сферой должна быть ограничена его деятельность для того, чтобы оно не размножило те нарушения справедливости, для предупреждения которых оно предназначено.

Первое условие, которое необходимо соблюсти прежде, чем будет возможно установить какую-либо законодательную власть, не нарушая закона равной свободы, состоит в признании за каждым права игнорировать государство – права, о котором мы будем теперь говорить[47].

§ 3. Защитники абсолютного деспотизма должны, конечно, считать государственную деятельность неограниченной и безусловной. Те, которые полагают, что люди созданы для правительств, а не правительства для людей, должны, конечно, последовательно утверждать, что никто не может выходить по произволу из среды политической организации. Но те, которые говорят, что