Политические сочинения. Том II. Социальная статика - Герберт Спенсер

менее раболепным. Подданные не падают ниц перед правителем, рабы не целуют более ног своих господ. Послушание перестает быть неограниченным; люди хотят уже веровать по своему выбору. Постепенно начинает расти то чувство, которое заставляет человека защищать свои права и по симпатии уважать права других; постепенно в человеке укрепляется чувство самообладания, и он делается все более и более способным жить в согласии со своими ближними. Сообразно этому постепенно уменьшается необходимость внешнего давления, а с тем вместе уменьшается и то чувство, которое заставляет его подчиняться этому давлению. Это необходимое последствие закона приспособления. Чувство должно терять силу именно настолько, насколько уменьшается в нем необходимость. По мере того как вырастает новый регулятор, старый должен отживать свой век. Первое улучшение в системе абсолютного деспотизма состоит в замене отчасти одного руководителя другим. Смешанные конституции показывают пример совместного участия в общественной жизни двух деятелей. Один из этих деятелей приобретает все более господства, а другой дряхлеет: божественное право королей изгоняется, и монархическая власть делается номинальной.

Приспособление людей к общественной жизни сделало уже значительные успехи; необходимость внешнего стеснения уменьшилась, вследствие этого и уважение к власти, которая делает стеснение возможным, значительно ослабло; оно ослабло до того, что ежедневно являются карикатуры на обладателей этой власти, люди слушают национальный гимн с шляпами на головах. Несмотря на это, перемена еще далеко не совершенна. Свойства первобытного человека далеко еще не вымерли в нас. Мы до сих пор переступаем за пределы чужой свободы, мы до сих пор стараемся осчастливить себя за счет нашего ближнего. Наш дикий эгоизм проявляется в торговле, в законодательстве, в общественных учреждениях и даже в развлечениях. Лавочник старается попользоваться на счет покупающей у него леди, покупательница-леди старается лавочника принудить к уступке. Различные классы общества ссорятся из-за того, что они называют своими интересами, и неправда защищается теми, которые от нее выигрывают. Дух каст пытает свои жертвы нравственными пытками с таким же хладнокровием, с каким индеец пытает своего врага. Игроки равнодушно наполняют свои карманы выигранными деньгами; наш биржевой игрок не заботится о том, кто потеряет, лишь бы ему получить свою премию. Люди и до сих пор проявляются немного лучше варваров, одетых в грубую холстину, несмотря на их общественное положение, несмотря на дело, которым они заняты; они одинаково нелепы тогда, когда они постановляют хлебные законы, и тогда, когда они толкаются у дверей театра.

Мы до сих пор требуем цепей; нам нужны правители, которые бы надевали их на нас; нам нужно обожание власти, которое вынуждало бы к повиновению ей. Именно настолько, насколько в нас недостает любви к божескому закону, настолько мы должны призывать страх перед законом человеческим, который бы заступил на его место. В том же самом размере, в котором закон человеческий необходим для нас, необходимо и уважение к этому закону, которое бы вынуждало повиновение. Люди до сих пор находятся под влиянием этого чувства, и мы должны ожидать, что присутствие этого чувства влияет на их обычаи, верования и на их философию.

Вот каким образом произошло учение об утилитарной идее правительства. Это самое последнее и самое утонченное проявление наклонности восхвалять государство за счет личности. Были написаны книги, чтобы доказать, что государи – безусловный закон для своих подданных: поставьте на место слова «государь» слово «законодательство», и вы будете иметь утилитарное учение. Оно только заменяет божественное право королей божественным правом правительств. Это демократизированный деспотизм. Это среднее между старинным восточным взглядом, на основании которого граждане считались частной собственностью правителя и вовсе не имели никаких прав, и окончательным положением общества, где права признаны будут вполне и будут считаться неприкосновенными. Тут за гражданами признаются права, но только с разрешения парламента. Таким путем указывается естественное место для утилитарной философии; это – явление, сопровождающее наш прогресс от прошедшего рабства к будущей свободе. Это одно из ряда верований, через которые человечество должно было пройти. Оно точно так же естественно для известного фазиса человеческого развития, как и все его предшественники. Оно должно потерять свое значение, как скоро наша приспособленность к общественной жизни увеличится.

§ 4. Одним только путем возможно понять, каким образом учение Руссо об общественном договоре могло распространиться в таких обширных размерах; люди нуждаются в теории какого бы то ни было рода, и если они не имеют ничего лучшего, то готовы привязаться к нелепости. Вера в подобное учение сделается понятной, если мы обратим на это внимание. Люди собраны были вместе под властью правительства и закона. По-видимому, в целом такое устройство должно было оказаться благодетельным. Отсюда следовало совершенно естественное, хотя и ложное, заключение, что государственная власть есть нравственное учреждение. Как скоро государственная власть признается нравственным учреждением, то необходимо дать ей рациональное основание, защищать ее и согласить со справедливостью и истиной. Под влиянием такого стимула создана была теория о первоначальном договоре, заключенном между отдельными личностями, с одной стороны, и обществом или действующими за него агентами – с другой. Личности обязались повиноваться, а общество – охранять повинующихся. Во имя этого предполагаемого договора правительство продолжает пользоваться властью и требовать повиновения.

Что люди не думающие удовлетворились таким объяснением, это неудивительно; но странно, что оно заслужило доверие между людьми развитыми. Стоит только вспомнить о той массе решительных возражений, которые можно сделать против такого учения.

Прежде всего, бросается в глаза то, что это предположение чисто выдуманное. Прежде чем мы подчинимся законодательной власти в силу контракта, заключенного будто бы нашими праотцами, мы, без сомнения, должны иметь некоторые доказательства, что такой контракт действительно был заключен. Однако же доказательств никаких не представлено. Напротив, все факты, которые мы можем привести в известность, скорее убеждают нас, что в первобытных социальных формах, в состоянии диком, патриархальном и феодальном, власти предоставлялось право на безусловное повиновение. Если в таком положении правитель оказывал своему подвластному покровительство, то это только потому, что он мстил за покушение захватить над его подданными такую же власть, какую имел он сам. Такое заключение вполне соответствует тому, что нам известно о верноподданничестве позднейших времен.

Затем, если мы даже предположим, что контракт был заключен, то это не подвинет нас далее, потому что он неоднократно был уничтожен нарушением его условий. Нет ни одного народа, среди которого не бывало бы от времени до времени восстаний, и нет ни одного правительства, которое в бесчисленных случаях не изменяло бы обязанности оказывать обещанное покровительство. Каким же образом договор этот может почитаться обязательным, когда прежде всего неизвестно, был ли он заключен, а затем, если он