Птичий город за облаками - Энтони Дорр

небо затягивают черные тучи, голуби перестают ворковать, умолкает собачий лай. Анна поднимает взгляд.

Ни единой птицы в небе. Над домами рокочет гром. Ветер задул половину свечей в шествии, пение обрывается. В наступившей тишине Анна слышит барабанный бой из сарацинского лагеря.

— Сестра, что случилось? — спрашивает Мария, прижимаясь щекой к спине Хрисы.

— Гроза.

Раздвоенная молния вспыхивает над куполами Святой Софии. Деревья скрипят, ставни хлопают, град стучит по крышам, процессия разбегается. Впереди ветер срывает с шестов золотой балдахин над иконой и несет между домами.

Хриса бежит в укрытие, но Анна задерживается еще на миг — смотрит, как монах с Одигитрией по-прежнему взбирается на холм. Ветер силится отшвырнуть его назад, метет мусор у его ног, а монах все идет. Он уже почти достиг вершины холма. Тут он оступается, оскальзывается, и тысячетрехсотлетняя икона падет стороной с распятием на мокрую от дождя улицу.

Агафья сидит за столом, обхватив голову руками, и раскачивается взад-вперед. Вдова Феодора что-то шепчет перед остывшим очагом. Хриса бранится, глядя на размытый ливнем огород. Чудотворная Одигитрия не помогла, Матерь Божия от них отступилась, апокалиптический Зверь встает из моря. Антихрист скребется у ворот. Лициний говорил, время — это круг, а каждый круг рано или поздно замыкается.

С наступлением темноты Анна залезает на набитый конским волосом тюфяк, кладет Мариину голову себе на колени, открывает старинный манускрипт. Буря несет Аитона-ворону мимо луны и швыряет в межзвездную черноту. Осталось совсем немного.

Омир

Во второй половине того же дня запряженная волами телега грохочет по дороге к Золотому Рогу, чтобы забрать очередную партию каменных ядер. Воздух чистый и свежий после утренней грозы, пролив сияет бирюзой и лазурью. В сотне шагов от пристани Луносвет — не Древ — останавливается, падает на колени и умирает.

Его успевает протащить на длину туши, затем телега останавливается.

Древ, расставив три здоровые ноги, стоит в ярме, перекошенном под весом его брата. Из ноздрей Луносвета течет красная слизь; принесенный ветром белый лепесток прилипает к раскрытому глазу. Омир налегает на ярмо, пытается добавить свои силенки к мощи животного, но воловье сердце уже не бьется.

Другие погонщики, привыкшие, что животные умирают в ярме, сидят на корточках у края дороги. Надсмотрщик зовет с пристани четырех грузчиков.

Древ наклоняет голову, чтобы Омиру было удобнее снять с него ярмо. Четверо грузчиков и четверо погонщиков, по двое на каждую ногу, оттаскивают Луносвета к краю дороги, старший из них возносит хвалу Всевышнему, вытаскивает кинжал и перерезает волу горло.

Держа в одной руке узду и веревку, Омир ведет Древа по тропе в тростники у Боспора. В горячем мареве всплывают воспоминания о том, как Луносвет был теленком. Он любил тереться боком об одну и ту же сосну подле хлева. Любил заходить по брюхо в ручей и восторженным мычанием звал брата. Он плохо умел играть в прятки. Боялся пчел.

У Древа по спине пробегает дрожь, мухи взлетают с него облаком и садятся снова. Отсюда город с его поясом стен кажется маленьким — бледный камешек под небом.

В нескольких сотнях шагов от них два грузчика развели костер, а двое других разделывают Луносвета — отсекают голову, отрезают язык, насаживают на вертел сердце, печень и обе почки. Они оборачивают бедренные мышцы в жир, закрепляют на пиках и держат пики над огнем. Матросы с барж, погонщики и грузчики сидят у огня на корточках, ждут, когда мясо зажарится. У Омировых ног сотни голубых мотыльков пьют воду из прибрежного ила.

Луносвет. Его мощный хвост, его раздвоенные копыта под мохнатой шерстью. Всевышний соткал его в чреве Красотки рядом с братом, он прожил три зимы и умер за сотни лиг от дома. Зачем? Древ лежит в тростниках и пускает ветры. Омир гадает, что тот понимает и что станется с прекрасными рогами Луносвета, и с каждым мигом трещина в его сердце все глубже.

В тот вечер пушки палят без остановки, осыпают ядрами стены и башни. Войску велено зажечь как можно больше факелов, свечей и костров. Омир помогает двум погонщикам срубить оливы и оттащить их к огромному костру. Султанские улемы[23] ходят между кострами, поднимают боевой дух. «Христиане, — говорят они, — дерзки и коварны. Они почитают кости и готовы умирать за мумии. Они не могут спать, кроме как на перине, и не способны час обойтись без вина. Они считают город своим, а он уже наш».

От костров ночью светло как днем. Мясо Луносвета путешествует в кишках пятидесяти человек. Дед, думает Омир, знал бы, что делать. Он бы распознал первые признаки хромоты, лучше бы заботился о копытах Луносвета, придумал бы какое-нибудь лекарство из трав и воска. Дед, различавший присутствие птиц там, где Омир их не видел, направлявший Листа и Шипа одним лишь цоканьем языка.

Омир зажмуривается от дыма и вспоминает, как погонщик под Эдирне рассказывал про грешника в аду. Черти, говорил погонщик, каждое утро наносят ему тысячи ран, таких маленьких, что он не умирает. Весь день раны подсыхают, покрываются корочкой, а на следующее утро, когда они только-только начинают заживать, их вскрывают заново.

После утреннего намаза Омир идет к Древу, которого оставил на пастбище, и вол не может встать. Он лежит на боку, один рог смотрит в небо. Мир поглотил его брата, и Древ готов отправиться следом. Омир встает на колени, гладит Древу бок, смотрит, как отражение неба дрожит в воловьем глазу.

Смотрит ли сейчас дед на то же облако, и Нида, и мать, и он с Древом — все пятеро следят за проплывающим над ними всеми белым очертанием?

Анна

Церковные колокола больше не звонят каждый час. Анна проходит через кухню — голод змеей разворачивается в животе — и останавливается в дверях, глядя в ночное небо над двором. Гимерий говорил, пока луна растет, конец света не наступит. Однако сейчас луна убывает.

— Сперва, — шептала вдова Феодора у очага, — будут войны между народами. Затем явятся лжепророки. Скоро звезды падут с неба, а затем и солнце, и все обратятся в пепел.

У Марии ноги стали совсем белые, в нужник ее приходится носить на руках. Они дошли до последней части кодекса, и некоторые листы настолько испорчены, что Анна разбирает одну строчку на три страницы. Ворона летит через небесную бездну, кувыркается между зодиакальными созвездиями.

С этих икаровских высот, паря на крыльях, осыпанных звездной пылью, я видел землю далеко внизу такой, какова она на самом деле: пригоршней грязи среди