Птичий город за облаками - Энтони Дорр

Констанция подпирает руками лоб. Переводы, которые она сумела разыскать в стопках, только сбивают с толку: они либо занудные и пестрят сносками, либо такие обрывочные, что в них ничего не разберешь. В них угадываются общие очертания папиной истории — Аитон стоит на коленях перед дверью волшебницыной комнаты, Аитон превращается в осла, Аитона похищают разбойники, ограбившие гостиницу, — но где смешные волшебные слова, где звери, пьющие лунное молоко, где река кипящего вина на Солнце? Где звуки, которые папа издавал, когда Аитон принял чайку за богиню, где рык, которым он говорил за волшебника в чреве кита?

Надежда, которую она питала минуты назад, тает. Столько книг, столько учености, но что толку? Ничто из этого не поможет ей понять, почему отец бросил родной дом. Ничто не растолкует, за что ее обрекли этой участи.

Она берет листок бумаги и пишет: «Покажи мне синюю книжку с городом в облаках на обложке».

Сверху спархивает листок: «В библиотеке нет данных о такой книге».

Констанция смотрит на бесконечные ряды шкафов:

— А я думала, в тебе есть все.

Еще затемнение, еще отпечатанная на принтере первая еда, еще уроки с Сивиллой. Потом Констанция вновь залезает в Атлас, опускается средь выжженных холмов под Наннапом, идет по Беклайн-роуд к папиному дому. «Σχερία», — гласит написанная от руки табличка.

Констанция нагибается, изворачивается, подходит так близко к дому, как только можно, заглядывает в окно, которое превращается в дрожащие цветовые пятна. Книга на тумбочке синяя. Облачный город в середине обложки кажется выцветшим от солнца. Констанция встает на цыпочки, щурится. Под именем Диогена напечатаны три слова мелким шрифтом, которых она в первый раз не заметила.

Перевод Зено Ниниса.

В небо, из Атласа, обратно в атриум. Она берет с ближайшего стола листок бумаги. Пишет: «Кто такой Зено Нинис?»

Лондон

1971 г.

Зено

Лондон! Май! Рекс! Живой! Сто раз Зено разглядывал писчую бумагу Рекса, вдыхал ее запах. Он знает эти буквы, приплюснутые сверху, будто кто-то прошел по строчкам. Сколько раз он видел этот почерк на инее и на земле в Корее?

Каким невероятным чудом было получить сразу три твоих письма!

Может быть, приедешь, если сможешь?

Каждые несколько минут на Зено вновь накатывает радость. Да, в письме упомянуто это имя, Хиллари, но что с того? Если Рекс нашел себе какую-то Хиллари, то и бог с ним. Он выбрался. Он жив. Он пригласил Зено на «скромное торжество».

Ему представляется, как Рекс в костюме садится среди тихого сада писать письмо. Голуби воркуют, за дубами в сыром небе высятся часовые башни. Элегантная степенная Хиллари выносит фарфоровый чайный сервиз.

Нет, без Хиллари было бы лучше.

Не могу выразить, как я рад, что ты выкарабкался.

Что-то вроде отпуска.

Зено ждет, когда миссис Бойдстен уйдет по магазинам, и звонит в Бойсе, в агентство путешествий, шепчет в телефон вопросы, будто замышляет преступление. Когда он говорит Аманде Кордди в департаменте дорожных работ, что в мае берет отпуск, у нее глаза увеличиваются вдвое.

— Ну, Зено Нинис, опупеть можно! Не знай я, что такого не может быть, решила бы, что ты влюбился.

С миссис Бойдстен все хитрее. Каждые несколько дней он подсыпает намек, словно ложечку сахара в кофе. Лондон, май, товарищ времен войны. И каждые несколько дней миссис Бойдстен находит способ уронить еду на пол, почувствовать головную боль, обнаружить новый тремор в левой ноге и оборвать разговор.

Рекс пишет в ответ: «Отлично! Похоже, ты приедешь в учебные часы, так что тебя встретит Хиллари». Проходит март. Апрель. Зено складывает свой единственный костюм и галстук в зеленую полоску. Миссис Бойдстен дрожит в халате у основания лестницы:

— Неужели ты бросишь больную женщину одну? Что ты за человек?

Из окна спальни виден голубой шлем неба, лежащий на верхушках сосен. Зено зажмуривается. «Годы пролетают в мгновение ока», — пишет Рекс. Сколько можно написать между строк? Приезжай сейчас или навеки храни молчание.

— Это всего на восемь дней. — Зено застегивает чемодан. — Я накупил продуктов на все время. И сигарет с запасом. Триш обещала заглядывать к вам каждый день.

За время перелета он сжигает столько адреналина, что к высадке в Хитроу уже почти галлюцинирует. Высматривает за паспортным контролем англичанку, а вместо этого его хватает за локоть двухметровый мужчина в оранжевых брюках клеш и с ранней проседью в волосах.

— Ах ты какая шоколадка, — говорит великан и прикладывается щекой сперва к одной щеке Зено, потом к другой. — Я Хиллари.

Зено оторопело сжимает ручку своего чемодана.

— Как ты понял, что это я?

Хиллари скалится:

— Угадал.

Он выхватывает у Зено чемодан и ведет того через толпу. Под синей курткой у Хиллари свободная рубаха без воротника с разбросанными по рукавам блестками. И у него что, ногти правда накрашены зеленым лаком? Неужели мужчинам здесь можно так одеваться? И все же, когда Хиллари цокает сапожками по аэропорту и пробирается среди автобусов и такси, никто особо не обращает на него внимания. Они садятся в карманный двухдверный автомобильчик вишневого цвета (это называется «остин-1100»), причем Хиллари держит для Зено дверцу, затем обходит машину сзади и втискивает свое длинное тело за правый руль. Колени почти упираются в подбородок, волосы задевают потолок. Зено силится не задохнуться.

Лондон серый, дымный и бесконечный. Хиллари болтает без умолку:

— Справа от тебя Брентфорд, у меня там бывший парень жил, здоровенный чувак, приезжий, вообще без тормозов. У Рекса уроки закончатся через час, так что мы подкараулим его дома, а это Гансберри-парк, видишь?

Парковочные счетчики, поток машин, ползущий с черепашьей скоростью, закопченные фасады. «Риглис сперминт», «„Голд лиф“ — лучшие сигареты», «Эль, вино, бренди». Они паркуются в Кэмдене у кирпичного дома, которому явно хронически не хватает солнца. Ни садика, ни живой изгороди, ни щебечущих птичек, ни степенной жены с чайными чашками. К тротуару дождем приклеился рекламный листок «Легкий способ заплатить».

— Идем, — говорит Хиллари и пригибается под притолокой, словно ходячее дерево.

Внутри квартира как будто разделена надвое. В одной половине аккуратные книжные шкафы, в другой — ковры, велосипедные рамы, свечи, пепельницы, абстрактные картины и высохшие растения в горшках, все навалено, как будто тайфун прошел.

— Устраивайся, я сейчас чай организую, — говорит Хиллари, прикуривает от газовой конфорки и выпускает мощную струю дыма.

На лбу у него ни единой морщинки, щеки гладко выбриты. Когда Рекс и Зено были в