Стихотворения и поэмы - Ярослав Смеляков

295. АКОП САЛАХЯН

Я так люблю тебя, Акоп,в такой счастливой мере,что в бледный лоб и красный гробрешительно не верю.

Попав до срока в клубный залречей и поминаний,ты на цветах своих лежал,как путник на поляне.

И я в собравшейся толпеприпомнил наудачу,как мы с Баруздиным к тебезаехали на дачу;

как мебель комнаты твоей,от стула до дивана,трещала вся от повестей,ломилась от романов.

А из дождливой суеты,из пасмурной печали,склонившись, мокрые цветысквозь стекла проступали.

Вот в стопки льет твоя рука,под смутную погоду,златую струйку коньякаармянского завода.

Но этот дружный разворот,внезапный и невинный,вдруг обрывает у воротслужебная машина.

Твои поступки и дела,проступки и деяньяи украшала, и влеклаулыбка обаянья.

Я объяснить не смею сам,и пробовать напрасно,весь твой азарт по пустякам,воинственно прекрасный.

Я сам невесел оттого,что нету веры в чудои в наше время волшебствоосмеяно повсюду.

Но, может быть, ведь может быть,сумеют строки этитебя хоть на день воскреситьв сегодняшней газете.

296. ЛЕНИНСКИЙ СВЯЗНОЙ

Под ветром осени сквозныммне было бы довольноработать ленинским связнымв послеоктябрьском Смольном.

Я в доме том обязан быть,мне по сердцу и впорус военной выправкой ходитьпо грозным коридорам.

Пусть знает ночью Питер весь,чуть видимый сквозь бурю,что я не где-нибудь, а здесьвосторженно дежурю.

И наконец полночный час,как жизни назиданье,дает мне ленинский приказ,особое заданье.

Несись по лестнице теперь,сияя деловито.Одним плечом — с налета! — дверьв Историю открыта.

Душа движением полна,как пеньем соловьиным,и ледяные стременакак горные стремнины.

От скачки бешеной моей,от ярости особойк столбам чугунных фонарейсторонятся сугробы.

И, появившись на момент,ссутулившись погано,бежит враждебный элементот черного нагана.

Скрипит морозное седло,кипит младая сила.…А может, то, что быть могло,на самом деле было?

И это в самом деле он —по самой главной теме —меня послал из тех временв сегодняшнее время.

И от повадки юной тойдо красной крышки гробая только ленинский связнойс депешею особой.

297. КРАСНАЯ ГВОЗДИКА

Я много раз с друзьями рядомпод небом осени живымна этих праздничных парадахстоял с билетом гостевым.

Я, как и все мы, не однажды,уйдя в тот день от прочих дел,с духовной гордостью и жаждойна демонстрацию глядел.

Я наших празднеств повторенье,кипенье наших дум и сил,как будто бы стихотворенье,умом и сердцем затвердил.

Но рад тому, что в список этот,и благородна, и мила,сегодня новая приметапо-равноправному вошла.

Как сговорившись меж собою,из парниковой теснотына площадь хлынули толпоюгвоздики красные цветы.

И, потрясенная дотоледвиженьем пушек и полков,вся площадь стала красным полемот света праздничных цветов.

Они пришли сюда недаром,не только ради красоты,цветы советских коммунаров —самой Истории цветы.

Устало уходя отсюда,чтоб силу снова обрести,я не забуду, не забудуцветок на память унести.

Пусть дома в чистеньком уютцевсегда хранится между строктрех наших русских революцийнеувядаемый цветок.

298. БЕЗ ФАНФАР И ФЛАГОВ

Из Кремлевской Москвы на машинах крылатыхв эти дни улетают домой делегаты.

На аэровокзалах трепещут знамена.Называем мы наших друзей поименно.

И печатают вечером наши газетыгрупповые прощальные эти портреты.

Но приводит тебя почему-то в смущенье,что о двух делегациях нет сообщенья,

что они отбывают, изъездив полсвета,без речей и знамен, без фанфар и портретов.

Эти две делегации, как ни печально,пребывают на этой земле нелегально.

Так сложилась — пока — их партийная доля,что они не выходят еще из подполья.

Не смущайся, камрад! Ведь в истории дальнейнаша партия тоже была нелегальной.

Не однажды она не по собственной волес площадей и трибун уходила в подполье.

Но, незримо собрав поредевшие силы,из подполья наружу опять выходила.

В нашу партию тоже в далеком началепроникали враги и жандармы стреляли.

Но дворцы штурмовались, вскрывались подвалы,и врагов своих Партия грозно карала.

И на доски признанья с печальною силойимена ополченцев своих заносила.

299. ЕЛЬНИК

В ту самую тяжкую дату,когда, не ослабив плеча,из Горок несли делегатына станцию гроб Ильича,

когда в стороне заметенной,когда в тишине снеговойедва колыхались знамена,увитые черной каймой, —

по-тихому встав до рассвета,тулуп застегнув на груди,в начале процессии этойи даже чуток впереди

на розвальнях ехал морозных,наполненных лапником впрок,еще никакой не колхозныйокрестный один мужичок.

Он не был тогда коммунистом,а может, и после не стал,но бережно ельничком чистымдорогу туда устилал.

Хотел он народному другу,о том не умея сказать,хоть горькую эту услугу,хотя бы ее оказать.

Мечтал он по собственной волена горестном санном путихоть самую малую долюв прощание это внести.

Не с тем он решил постараться,чтоб люди заметить могли,а чтоб в стороне не остатьсяот общего горя земли.

300. «Нелегкое задумав дело…»

Нелегкое задумав дело,я поведу прямую речь:ведь всё ж, однако, не сумелатебя Россия уберечь.

Не сберегли на поле чистомвседневной жизненной войныни меч зазубренный чекиста,ни руки слабые жены.

Кому по силам, брови хмуря,винтовки не снимая с плеч,ту титаническую бурюот бурелома уберечь?

К его помощникам высоким,за ним уже ушедшим вдаль,ни обвиненья, ни упрека,а только поздняя печаль.

Нельзя каким-то словом пошлымили научным, может быть,в суровой правде жизни прошлойхотя бы слово изменить.

Но есть решающее средство —его стремительную речьи строчку каждую наследстваот посягательств уберечь.

301. ПРОЩАНИЕ С МОСКВОЙ

Опять до рассвета не спится.Причины врачам не постичь.По доброму гулу столицытоскует Владимир Ильич.

По стенам тоскует и башням,по улочке каждой кривой,по всей ее жизни тогдашней,по всей толчее трудовой.

Из этого парка и сада,роняющих мирно листву,ему обязательно надо —хоть на день — прорваться в Москву.

Легко ли рукою некрепкой,завидев предместья Москвы,свою всероссийскую кепкузамедленно снять с головы?

И с той же медлительной силой,какою в те годы жила,навстречу столица склониласвои — без крестов — купола…

Оно еще станет сказаньем,легендою станет живойпоследнее это свиданье,прощальная встреча с Москвой.

Прощание с площадью Красной,где в шествии будущих днейпока еще смутно, неясночуть брезжил его Мавзолей…

302. РАБОТА