Розы без шипов. Женщины в литературном процессе России начала XIX века - Мария Нестеренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таким образом, можно сделать следующие выводы. Репутация Анны Петровны Буниной начала определяться в своих главных чертах еще до выхода дебютной книги ее стихов «Неопытная муза». Критики, лояльные женскому литературному творчеству, нарекли Бунину главной русской поэтессой, новой Сафо. Особую роль в этом, как мы показали выше, сыграл П. И. Шаликов. В дальнейшем комплиментарные формулы были использованы в сатирических произведениях, направленных против Буниной. Репутация поэтессы менялась: оставаясь для части аудитории писательницей, занимающей первое место среди женщин, для другой она была представительницей консервативной «Беседы любителей русского слова», подлежащей осмеянию вместе с другими ее участниками. Интерес к фигуре Буниной испытывали самые разные литераторы, но прежде всего те, чьи взгляды на литературу претерпевали сложные изменения и кого нельзя без оговорок отнести к одному лагерю. Среди них были Милонов, о котором Кюхельбекер позднее писал: «Несчастный Милонов был человек с истинным дарованием»[577], и сам Кюхельбекер.
А. П. Бунина в восприятии В. Г. Белинского: эволюция взглядов критика на женское творчество
Отношение Белинского к писательницам в целом оценивалось как преимущественно негативное или, в лучшем случае, снисходительное. Так, И. Л. Савкина заключает, что одна из самых известных в этом контексте статей, «Сочинения Зенеиды Р‐вой» (о ней речь пойдет ниже),
не только задала парадигму отношения к женской литературе «разночинской» критики, но и создала некоторые предубеждения, которые повторяются из статьи в статью вплоть до сегодняшнего дня, защищенные авторитетом Белинского как «отца-прародителя» русской критики: об Анне Буниной как трудолюбивой, но ничтожной графоманке, о Марье Жуковой как авторе романтических повестей, «где жизнь представляется раскрашенная розовой краскою поддельной идеализации» и чуждых иронии, о том, что юмор и ирония вообще не совместимы с женской литературой[578].
Однако, насколько нам известно, нет ни одной работы, которая была бы полностью посвящена восприятию Белинским женского литературного творчества. Без сомнения, при внимательном перечитывании названной выше и других статей критика эволюция его взглядов окажется более сложной. Это принципиально важный материал для нашей работы, поскольку Белинский не раз упоминал Анну Бунину в своих статьях и, хотя не посвятил ей отдельной работы, оказал определенное влияние на позднейшую репутацию поэтессы.
В контексте истории женской литературы чаще остальных статей Белинского упоминается «Жертва. Литературный эскиз. Сочинение г-жи Монборн», опубликованная в 1835 году в газете «Молва» (Ч. X. № 27–30). Принято считать, что в этот период критик был прежде всего «шеллингианцем и выучеником Надеждина», но, по наблюдениям А. В. Вдовина, в действительности у Белинского происходит «не смена мировоззрений, а их напластование, „подстраивание“ друг под друга и даже сосуществование несовместимых идейных комплексов»[579]. В отличие от «Литературных мечтаний» (1834) или статьи «О русской повести и повестях г-на Гоголя» (1835), «Жертва…» не отражала магистральные интересы Белинского того времени, но зато красноречиво выражала мнение молодого критика о способностях женщин к занятиям литературой. С его точки зрения,
поприще женщины — возбуждать в мужчине энергию души, пыл благородных страстей, поддерживать чувство долга и стремление к высокому и великому — вот ее назначение, и оно велико и священно! Для нее — представительницы на земле красоты и грации, жрицы любви и самоотвержения — в тысячу раз похвальнее внушить «Освобожденный Иерусалим», нежели самой написать его, так же как в тысячу раз похвальнее вручить своему избранному щит с заветом «с ним или на нем!», нежели самой броситься в пыл битвы с оружием в руках[580].
Белинский здесь воспроизводит клишированные представления о предназначении женщины (хранительница очага, вдохновительница и проч.). Будучи в этот период противником утопического социализма, и в частности идей Сен-Симона (идейная «перековка» критика произойдет в начале 1840‐х), Белинский увязывает женское писательство с «сен-симонизмом»:
Во Франции женщины-писательницы с особенным ожесточением восстали на брак. Нужно ли говорить, чего хочется этим женщинам, чего добиваются они? <…> очень понятен этот сен-симонизм, эта жажда эманципации: их источник скрывается в желании иметь возможность удовлетворять порочным страстям… Une femme emancipee — это слово можно б очень верно перевести одним русским словом, да жаль, что его употребление позволяется в одних словарях, да и то не во всех, а только в самых обширных. Прибавлю только то, что женщина-писательница, в некотором смысле, есть la femme emancipee[581].
Как мы показали в соответствующем разделе нашей работы, идея, что женщина занимается литературой только лишь из тщеславия, и что обращение к писательству свидетельствует о ее душевной распущенности, появилась еще в 1800‐х годах. Спустя 30 лет Белинский выражает эту мысль предельно резко, «с помощью прозрачных эвфемизмов, обзывая женщину-автора площадным ругательством <…> Фельетонная развязность рецензента, доходящая до неприличия, — это, конечно, форма репрессии эмансипантки — она недостойна „приличного слога“»[582], критик настаивает на невозможности женских литературных занятий. Собственно роман г-жи Монборн служит лишь поводом для пламенной проповеди, ему отведено едва ли несколько абзацев: «Мадам Монборн не имеет ни искры дарования и, вероятно, во Франции пользуется таким же авторитетом, как у нас на Руси г-да А. В. С. Д. и другие прочие. Не знаю, с чего вздумалось какому-то г-ну или какой-то г-же Z… перевести этот роман на русский язык, как будто бы на Руси и без него мало дурных романов»[583]. Если раньше критика сосредотачивалась на социальной роли женщины, то есть на ее семейных обязанностях, то в 1830‐х годах многие противники женского литературного творчества вооружаются поверхностным позитивистским лексиконом и обосновывают невозможность женских литературных занятий уже не моральными, а «научными» аргументами (точнее, одно увязано с другим)[584]. Молодой Белинский, как и многие его современники, считал, что интеллектуальные способности женщины ограничены, и это аксиома, не нуждающаяся в доказательстве:
Уму женщины известны только немногие стороны бытия, или, лучше сказать, ее чувству доступен только мир преданной любови и покорного страдания. Нет, никогда женщина
