Розы без шипов. Женщины в литературном процессе России начала XIX века - Мария Нестеренко

деятельности ограничивалась педагогикой и некоторыми видами искусства (вокал и музицирование). Словесность, начинавшая тогда выдвигаться на первый план среди других искусств (благодаря моде, распространению образования и росту книжного производства), представляла собой область, сулившую как перспективы самореализации, так и определенное вознаграждение. Разумеется, пока о гонорарах речи не шло, однако стихи и переводы не раз доставляли Буниной пенсион и ценные подарки.

К моменту полноценного дебюта — издания сборника «Неопытная муза» (1809) — Бунина была уже достаточно известным литератором. Более того, как мы старались показать, основываясь на анализе первой и второй частей сборника, она достаточно хорошо осознавала и свой необычной статус женщины-стихотворицы, и неписаные правила литературного этикета. Бунина одновременно стремилась заявить о собственной независимости и о почтении к литературным авторитетам (важно, что она подчеркивала именно свои эстетические ориентиры и при этом не удостоила посвящения многолетнего патрона, А. С. Шишкова). На страницах «Неопытной музы» поэтессе удалось показать драматизм жизненного опыта, способность к рефлексии и самоиронии.

Критики отметили этот сборник, но основным содержанием их отзывов оставалось удивление перед фактом существования женщины-поэта. Авторские новации «Неопытной музы» за редким исключением остались не замечены. Как и в случае с двумя другими крупными русскими поэтессами XIX века, Каролиной Павловой и Евдокией Ростопчиной, в биографии Буниной была найдена определенная «компрометирующая» деталь, которая в дальнейшем исказила ее восприятие и наложила отпечаток на репутацию. Для Буниной это было, несомненно, участие в «Беседе» и покровительство Шишкова, для Павловой — арест мужа, писателя Н. Ф. Павлова, которому она якобы способствовала, для Ростопчиной — «легкомысленная» светская жизнь и обилие любовных романов. Единственным современным критиком, который пытался переосмыслить место Буниной в литературном процессе, был В. К. Кюхельбекер, неоднократно обращавшийся в своих критических этюдах к ее творчеству. Однако в силу биографических обстоятельств отзывы и оценки Кюхельбекера не повлияли на позднейшее восприятие Буниной — они просто не дошли до читателя. В отличие от Кюхельбекера, у В. Г. Белинского было множество читателей, и вполне благодарных, поэтому его оценка Буниной оказалась важна в историческом отношении. Критик, преуспевший в развенчании литературных «ложных авторитетов», способствовал установлению исторической репутации поэтессы, хотя не посвятил ей отдельной статьи, а его отношение к женскому творчеству в целом менялось.

Полагая, что произведения писательниц (как и писателей) должны служить определенным общественным задачам, критик выстраивал иерархию женщин-литераторов с точки зрения пользы, которую они способны принести. В ней Бунина оказывается среди утративших актуальность и значение сочинительниц. Такая оценка творчества поэтессы будет сохраняться долго. Нескольких пренебрежительных упоминаний оказалось достаточно, чтобы перевести Бунину в разряд литераторов, подлежащих окончательному забвению.

Нового открытия Буниной не произошло и на рубеже веков, когда представители русского модернизма начали перечитывать поэзию начала XIX века вообще и женские сочинения в частности. Здесь речь прежде всего идет о Каролине Павловой, которой активно занимался Валерий Брюсов. В 1901 году поэт прочитал доклад «Материалы по библиографии К. Павловой» на заседании Библиографического общества при Московском университете (подробнее об этом см. [Тиханчева]). Марина Цветаева была внимательной читательницей Каролины Павловой, о чем свидетельствует множество параллелей в творчестве поэтессы. Владислав Ходасевич писал о Евдокии Ростопчиной, хотя и аттестовал ее поэзию как нечто второстепенное:

В книгах ее так много похожего на лирический дневник, так много автобиографических намеков и прямых воспоминаний, столько стихотворений «на случай», посвящений, «ответов». Весьма вероятно, что именно отталкиванием от ростопчинской «женскости» вызвана «мужественность» <поэзии Каролины Павловой. — М. Н.>[618].

Но если интерес к Павловой и Ростопчиной все-таки был, Бунина по-прежнему оставалась в забвении, и это тем интереснее, что «русский модернизм <…> представляет собой яркую эпоху, когда задача проектирования и возрождения (ренессанса) литературы снова осознавалась критикой как насущная миссия»[619]. Бунина же перешла в разряд почитаемых «старших родственниц», которых уважают, но не перечитывают. Так, Ахматова походя признается, что «в семье никто, сколько глаз видит кругом, стихи не писал, только первая русская поэтесса Анна Бунина была теткой моего деда Эразма Ивановича Стогова»[620], добавляя тем самым важный штрих к своему авторскому мифу (А. П. Бунина приходилась Э. И. Стогову лишь дальней родственницей).

С сочувствием, но в характерном ключе пишет о поэтессе и И. А. Бунин. Для писателя она важна как представительница его рода:

Совсем недавно была и ее годовщина — столетие со времени ее смерти. Годовщина эта тоже никому не вспомнилась, а меж тем заслуживала бы и она того. Если принять во внимание время, в которое жила Бунина, нельзя не согласиться с теми, которые называли ее одной из замечательных русских женщин. Помимо мемуаров Семенова, сведения о ней можно найти еще в одной давней статье, принадлежавшей Александру Павловичу Чехову. Теперь, говорит он, имя Буниной встречается только в истории литературы да и то потому, может быть, что портрет ее еще доныне висит в стенах Академии Наук. Но в свою пору оно было очень известно, стихи Буниной читались образованной публикой с большой охотой, расходились быстро и высыпали восторженные отзывы критики. Их хвалил сам Державин, публично читал Крылов, ими восторгался Дмитриев, бывший ближайшим другом Буниной[621].

Бунина здесь родственница, «замечательная русская женщина», которую хвалил Державин и чьим другом был Дмитриев. Характерно, что Бунин не пытается прочитать сочинения поэтессы. Таким образом, А. П. Бунина становится как бы воплощением метафоры Урсулы Ле Гуин «исчезающие бабушки». Ле Гуин говорит о писательницах, чьи имена были преданы забвению, — они подготовили почву для современных женщин-литераторов, став, таким образом, их «бабушками»[622]. Бунина в буквальном смысле фигурирует в семейных хрониках как почитаемая старшая родственница, однако стихи ее при этом не читались, инерция репутации Буниной как архаичного автора оставалась по-прежнему очень сильной.

Список использованной литературы

Архивные материалы

Письмо А. П. Буниной П. Н. Семенову от 24 марта 1826 г. РГАЛИ. Ф. 467. Оп. 1. Ед. хр. 6.

Письмо А. П. Буниной П. Н. Семенову от 9 декабря 1827 г. РГАЛИ. Ф. 467. Оп. 1. Ед. хр. 6.

Письмо А. С. Шишкова А. П. Буниной. РО РНБ. Ф. 862. Архив А. С. Шишкова. Ед. хр. 7.

Письмо А. С. Шишкова А. П. Буниной. РО РНБ. Ф. 862. Архив А. С. Шишкова. Ед. хр. 7.

Источники

Аглая: [журнал].

Альбом Анны Петровны Буниной / Публ. К. Я. Грота // Русский архив. 1902. Кн. I. № 4.

Аониды, или Собрание разных новых стихотворений. Кн. I–III. М., 1796–1799.

«Арзамас»: Мемуарные свидетельства. Накануне