Повелитель камней. Роман о великом архитекторе Алексее Щусеве - Наталья Владимировна Романова-Сегень

в последующие годы советского времени в бывшей купеческой усадьбе будет подолгу жить поэтесса Анна Ахматова у своих друзей Ардовых, здесь в квартире под номером тринадцать побывают почти все из списка звезд середины двадцатого века. Впрочем, и у Ахматовой было два адреса – Фонтанка в Ленинграде и Ордынка в Москве.

Инженер, будто услышав мысли архитектора, продолжил начатый разговор о соборе.

– Я остановился на том, что наш храм очень интересно рассматривать со всех сторон. Продолжу, – инженер опять покусал ус. – Он производит впечатление средневековой рукотворности, и в то же время чувствуется совершенно другая эстетика, новая, современная. В силуэте постройки, в прорисовке деталей.

Неспешно дошли до начала Большой Ордынки – Водоотводного канала.

– А я и мосты хотел бы проектировать, – неожиданно сказал Щусев.

– Хотите – значит, будете.

– Ну что, идем обратно?

– А знаете что? Давайте-ка не обратно, а прямиком в «Славянский базар».

– Зачем это? – не понял Щусев.

– Поедемте! Отобедаем. Я угощаю. У моего батюшки сегодня именины. Да и праздника хочется.

– Вообще-то я хотел… – начал отнекиваться Щусев, но тут же махнул рукой: – А давайте! Но почему именно в «Славянский базар»?

– А меня подкупает, что Пороховщиков – тоже из наших.

Они быстро нашли пролетку с извозчиком и в легком двухместном экипаже с рессорами и поднятым верхом, запряженном крепкой сытой лошадью, домчались до Никольской. Пока ехали, Кардо-Сысоев принялся рассказывать о Пороховщикове:

– Он вышел в отставку в чине штабс-капитана и занялся подрядными строительными работами. Все как у меня. И вообще, молодец человек! Он взялся за благоустройство московских мостовых и первым стал мостить улицы твердыми породами камня – диабазом и диоритом, асфальт использует для покрытия улиц.

– Простите, но мне уже все известно про этого подрядчика, – перебил Щусев. – Пару лет назад читал в «Русском листке»…

– Именно он организовал эту газету, – сказал Александр Николаевич, – в Питере, в Москве не получилось. Но он потом ее продал, хотя и родственнице.

– Так вот, – продолжил Щусев, – там была заметка о его грандиозных планах относительно Москвы. И признаться, интересно было следить за его мыслью. А суть проекта – перекроить Москву заново, расширить ее дистанцию на сто квадратных верст и дать населению все блага культуры. И прежде всего заселить окраины. Пустынные Воробьевы горы, Сокольники, Бутырку, Петровский парк. И застроить дешевыми, но комфортабельными жилищами.

– Сложно представить даже, – покачал головой инженер.

– В подвальном этаже погреба, ледники, кладовые. В одном из этажей – гимнастический зал, читальня, зал для собраний и детских игр. Также устроить общую прачечную, амбулаторию для больных и прочее. А вообще… Так жаль, что он разорился. Столько бы еще дел хороших наделал, строительных и не только.

Выйдя из пролетки у «Славянского базара», Алексей Викторович кивнул на книжный магазин «Правоведение» по соседству.

– Может, все же сюда? – сострил он, но Кардо-Сысоев скорчил такую гримасу, что Щусев засмеялся.

На входе в ресторан собралось много народу.

– Здесь очень популярны завтраки с двенадцати до трех. В это время купцы приходят в ресторан для своих миллионных сделок, – с видом знатока пояснял смоленский москвич. – А еще в ресторане есть особый прием, можно взять рюмку водки за тридцать копеек, везде же она по десять копеек, и тогда вся закуска даром, но это в буфете. За три рюмки водки наесться бесплатно.

«Где столько пальм набрали?» – первая мысль, что пришла Щусеву в голову при входе в зал ресторана.

– Интересно, где столько пальм набрали? – спросил Кардо-Сысоев.

Щусев в очередной раз рассмеялся.

Интерьеры, конечно, были ошеломляющей красоты. Очень высокий главный зал – окна в несколько ярусов. Лепнина, колонны, драпировки, люстры с хрустальными плафонами, малиновые диваны, белейшие столовые скатерти, живые растения и многочисленные бюсты писателей. В центре зала – фонтан, неподалеку аквариум со стерлядью. Половые, уже не половые, а официанты, чинные, во фраках и в белых перчатках.

– Напомните, с какого года открыт ресторан? – поинтересовался Щусев у официанта.

– Если не ошибаюсь, с восемьсот семьдесят третьего года, – ответил тот, подавая красочное меню на двух языках – русском и французском.

– Надо же. В один год со мной родился!

Щусев огляделся. Почти все столики были заняты. Как утверждал Кардо-Сысоев, частенько наведывающийся сюда, здесь публика – и сибирские золотопромышленники, иной раз и питерские министры, степные помещики, да и аферисты разных мастей постоянно заглядывали или просто сибариты.

– Чехов сюда любил захаживать позавтракать, я его сам видел несколько раз, даже сидели за соседними столиками.

И Щусев живо представил вон за тем столиком Антона Павловича, в ожидании официанта слушающего журчание струек воды фонтана.

Пока готовили блюда, архитектор и инженер попросили служителя проводить их в концертный зал «Русская беседа», Щусеву не терпелось посмотреть панно «Славянские композиторы» Ильи Репина.

История такая. Пороховщиков хотел заказать картину Константину Маковскому, но тот затребовал огромную сумму – двадцать пять тысяч рублей, тогда предложили Репину, и Илья Ефимович согласился за полторы тысячи.

– Глинка, Балакирев, Одоевский… – Щусев указывал на композиторов на переднем плане.

– Римский-Корсаков, который морской офицер, – добавил Кардо-Сысоев.

К ним подошли еще двое.

– А вон братья Рубинштейны, один за роялем, другой на рояль облокотился, – незнакомцы тоже включились в распознавание композиторов.

– Рядом с ними Шопен.

– А с другого края полотна Направник, чех, Сметана, тоже чех, сидит рядом с Направником.

– А почему Чайковского нет? Бородина? Мусоргского? – спросил один из незнакомцев.

– Репин рассказывал нам, я учился у него, – сказал Щусев не без гордости, – что он вместе со Стасовым просил Пороховщикова включить этих композиторов, но тот стал сильно возражать, говоря, что список ему предоставил сам Николай Рубинштейн, и ничего он менять не собирается. Кстати, священник – это Турчанинов, – добавил Алексей Викторович.

Когда инженер и архитектор вернулись к своему столику, уже им подавали заказанные блюда.

Алексей Викторович с превеликим удовольствием ел фруктовый суп с бисквитом, в отличие от своего спутника, который елозил ложкой по тарелке, нехотя вылавливая лимон и прочие фрукты.

Но все остальное – телячьи отбивные, пожарские котлеты, расстегаи, жареные мозги на черном хлебе – поглощали оба с одинаковым аппетитом. И черная ачуевская паюсная икра в серебряном жбанчике обоим тоже пришлась по вкусу. Вина поражали своим разнообразием и тонким букетом. Зодчий и инженер немного опьянели.

– А собор наш получается, ну просто душечка! – так и сыпал восхищениями Кардо-Сысоев. – Такая… такая гипертра… гипертрофированно вытянутая трапезная… звонницы с каплевидными главками. Мы молодцы, такой собор отгрохали!

– Еще нет.

– Как нет? – Инженер смотрел на собеседника глазами удивленной мартышки.

– Так еще внутренние работы.

Говорили и о них.

– Мы как Алексеев и Немирович-Данченко, которые здесь провели почти двадцать