Повелитель камней. Роман о великом архитекторе Алексее Щусеве - Наталья Владимировна Романова-Сегень

– Я много о вас слышала хорошего, господин художник и господин архитектор, от сестры. Спасибо вам. – Она внимательно посмотрела на них своими голубыми глазами.

– Да не за что, – ответил по-русски Щусев, немного смутившись от ее проникновенного взгляда.

– Господин архитектор сказал, что пока еще не за что, – уточнил по-английски Нестеров.

– Она все равно по-русски не понимает, можно было и не поправлять, – заметил Алексей Викторович.

– Однако они славные. – Виктория улыбнулась русским и поправила золотистый локон, чуть выбившийся из-под шляпы, при этом подумав: «Хорошие русские. Какие-то все очень душевные. Зря королева-бабушка мне когда-то писала: “Никому не советую выбирать русского”».

Виктория взглянула на сестру Эллу, и хоть та сейчас была радостной и воодушевленной, но все равно в ореоле печали, и в этой печали будет пребывать до конца жизни. Затем Виктория посмотрела на высеченный крест в четырехугольном камне, готовый навечно лечь в фундамент собора. А ведь именно русский стал причиной печали Эллы и ее нового скорбного образа жизни. Не то чтобы Виктория не одобряла выбора сестры, она его не совсем понимала.

Щусев тем временем отвлекся на объяснения руководителя строительных работ Кардо-Сысоева какому-то неизвестному лицу:

– Если сравнивать процесс укладки фундамента под храм с фундаментом для обычного дома, то для храма необходимо значительно больше как усилий, так и знаний.

Неизвестный часто кивал.

– Требования к фундаменту храма повышенные. И намного существеннее, чем к обычному дому. Почему?

– Почему? – переспросило лицо.

– Почему? – тоже поинтересовался Щусев.

– Отвечаю. – Инженер Кардо-Сысоев несколько надменно посмотрел на обоих собеседников. – Фундамент культового сооружения обязан прослужить гораздо значительней во временных рамках.

– А! – важно сказал архитектор. – Вот так, стало быть… Александр Николаевич, кончайте занудствовать.

– Позвольте, позвольте! – Неизвестный вынул бумажку с карандашом. – Кто вы? Представьтесь, прошу. И не угодно ли вам будет поучаствовать в нашей беседе с его высокородием? Я из газеты…

– Нет, не угодно, – ответил Щусев, даже не дослушав.

– Так, так, так, – вновь обратился журналист к инженеру.

– Изначально происходит изучение местности. Каким образом?

– Каким образом?

Вот бездарный комедиант! И ни слова про меня даже за моей спиной. Сказал бы тому корреспондентику, что вообще-то это Щусев, архитектор храма.

Так, господин архитектор, стоп, тебе еще с этим Кардо-Сысоевым храм возводить. Как говорила покойная матушка: «Если идешь в люди, постарайся не обидеть людей». Щусев хотел было снова заговорить с этой парочкой, но по-другому, с добрыми словами.

– А таким образом. Изучается грунт, и собираются все данные относительно влажности…

О нет. Этого занудства он еще наслушается.

– …наличия или отсутствия грунтовых вод, и на основании полученной информации принимается решение относительно того, какого типа будет будущий фундамент для конкретного храма.

«Ты еще ему про типы фундаментов расскажи», – чуть не брякнул Щусев и ухмыльнулся.

– А мои Почаевскую и Великокняжескую на Венской тоже заметили, как и этот наш Покровский, – шепнул он Нестерову, вернувшись к своему родному художнику.

Нестеров о чем-то сосредоточенно думал, но на реплику Щусева одобрительно кивнул, а затем посмотрел в небо. Щусев тоже поднял голову. И многие вслед за ними. Нестерову хотелось увидеть какой-то знак. Щусеву тоже. Всем хотелось какого-то знака. Но каких-то особых знаков не наблюдалось. Просторное чистое небо, без единого облачка.

– Слава Богу за все! – сказал кто-то из смотревших в небо.

И все сразу что-то стали говорить, благодарить небо.

Взгляд Щусева упал на Викторию Баттенбергскую, которая тоже что-то говорила своей дочери Алисе, и он подумал, действительно, слава Богу за все в его жизни. Алиса, хоть и замужем за королевичем и сама представительница венценосной фамилии, красивая, молодая, а глухая с рождения. Вот почему она такая отстраненная. До чего это страшно – не слышать звуки и голоса, все время пребывать в тишине. Как она понимает мать? Видимо, научилась читать по губам.

В будущем у Алисы и Андрея родится сын Филипп, который впоследствии станет супругом британской королевы Елизаветы Второй.

– Сегодня знаменательный и благословенный день. По отцепереданной тысячелетней традиции в общей молитве всем миром мы испрашиваем Божьего благословения на предстоящие труды по сотворению здесь храма, – заговорил епископ Трифон Дмитровский, священник с грузинскими корнями.

Щусев встрепенулся. Ему доводилось слышать московского викария, и он всегда удивлялся тому, что у этого невысокого, сутуловатого, можно даже дать определение – тщедушного человека такой мощный и в то же время музыкальный голос. Да, сила епископа была не в его теле. А в удивительном голосе. И сразу же с первых слов – первых аккордов трифоновского инструмента-голоса – Алексей Викторович и все присутствующие погрузились в богоугодное действо.

Потом, когда храм вырос, имена тех, в чьем присутствии был заложен собор, выписали на белокаменной плите и поместили в центральную алтарную апсиду.

Среди имен значился протоиерей Митрофан Сребрянский. Его и определили в сентябре настоятелем строящегося храма. А до этого отец Сребрянский прошел всю русско-японскую войну полковым священником 51-го драгунского Черниговского полка, шефом которого являлась великая княгиня. Вел дневник. Этот дневник отец Митрофан писал исключительно для себя и своих близких, никак не для печати. Однако по настоянию многих решил издать. Он вышел отдельной книгой в Петербурге в 1906 году.

– «Дневник священника 51-го драгунского Черниговского Ее Императорского высочества великой княгини Елисаветы Феодоровны полка Митрофана Васильевича Сребрянского, с момента отправления его в Маньчжурию 11 июня 1904 года по день возвращения в город Орел 2 июня 1906 года», – прочитал обложку только что купленной отцом книги Петя Щусев, – такая здоровенная!

Щусев-младший показал, что он надламывается от тяжести книги и руки еле удерживают том.

– Не дури! – Мария Викентьевна строго одернула сына. – Это вообще не для твоего детского ума книга!

Она хотела забрать «Дневник» у Пети, но тот отвернулся вместе с книгой. И открыл на первой попавшейся странице: «Как взглянул я на них: кровь, воспаленные глаза, бледные лица, раны, стонут – не выдержал, и слезы полились из глаз. Ах, война, война!.. Несут, кроме того, на носилках; здоровые солдаты везут раненых в ручных китайских тележках. Батальон пехоты охраняет поезд. За поездом несколько вагонеток, наполненных солдатскими вещами, их подталкивают пехотинцы».

Алексей Викторович смотрел на сына. Как великолепно читает, и это в шесть лет! А какой он милый, в матроске, штанишках, хлопковых чулочках, чуть спускающихся по ноге. И думал: «Не приведи, Господи! Только бы снова не было никакой войны». Маленький Петя старался, отчетливо, с выражением проговаривал слова, но от того и страшнее становились строки:

– «Кругом пути ужасное пламя: горят станционные постройки, склады, будки, рвут мосты; по дороге валяются убитые лошади, быки… Ужас!..