Повелитель камней. Роман о великом архитекторе Алексее Щусеве - Наталья Владимировна Романова-Сегень

учится. «Будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд», – прочитал он надпись на южной стене.

– «Мир оставляю вам, мир Мой даю вам, не так, как мир дает, Я даю вам. Да не смущается сердце ваше и да не устрашается», – на северной стене прочел барвинковый.

– «Блажени чистии сердцем». – Надпись рядом с куполом на восточном выступе.

– «Блажени нищии духом». – На западном выступе.

Ничто не ускользало от их взгляда: полуколонны, украшенные виноградными лозами с фиолетовыми виноградными гроздьями, шестикрылые серафимы в окружении цветущих ветвей и мандариновых деревьев, деревья – сосна и березка, переплетение веточек которой напоминает о райском Древе Жизни. Благодаря уникальным орнаментам создавалось ощущение, будто весь храм наполнен ароматами свежих цветов, фруктов и ягод. Говорили об удачной гамме орнаментов и настенных росписей – белой с синим. О чувстве смирения, навеваемом этой гаммой.

Отметили интересное решение иконостаса – он низкий с одним рядом икон, поэтому хорошо видны росписи в апсиде, а также Богоматерь с Покровом на конхе.

– А кем оформлен иконостас из серебряной басмы?

– Мишуковым. Федором Яковлевичем. Из династии ювелиров-серебряников. Посмотрите, растительные орнаменты на басме словно подхватывают идею цветущих стен собора.

– Да… Вечное цветение. А эскизы к проекту иконостаса? Тоже Щусев?

Белый вполоборота посмотрел на собеседника, как показалось Щусеву, даже с некоторым вызовом, или, конечно, только показалось.

– Разумеется, он. Он здесь во всем. И снаружи, и внутри.

В трапезную вошла великая княгиня. И она здесь! Надо подниматься. Щусев попытался.

– Я вас поздравляю, – сказал тот, что постарше. – Большое дело сделано под вашим руководством. Благое.

– И молитвенный дух здесь присутствует.

Елизавета почтительно посмотрела на барвинкового, перевела взгляд на белого и склонила голову.

– А теперь давайте выйдем на воздух.

«Там град бешеный», – хотел сказать Щусев, впрочем, сейчас скажет, когда они подойдут, только встать бы, а то неудобно, княгиня с царской фамилией, а он тут расхлобыстился.

Алексей Викторович видел, как они не спеша двигались в сторону притвора. «Я не притворяюсь! Я и вправду встать не могу!» – Щусев был в отчаянии.

– В основе собора бесспорно северное зодчество Древней Руси, но как гармонично вплетены элементы русского модерна! Звонница над главным входом…

Архитектор уже не слушал речи, а усиленно пытался встать. До него доносились обрывки сказанного: «…обретение Бога в душе и мыслях… церковь как корабль спасения…. Как сказал Паисий Святогорец…» Кто такой? И что он сказал? «Церковь как корабль, который движется по единственно верному пути, и чтобы спастись – надо быть внутри него». А он, зодчий Щусев, внутри него? Конечно, внутри. Где же он сейчас-то? В храме, разумеется.

Над ним склонились трое – барвинковый, белый и великая княгиня.

– Что с вами, Алексей Викторович? – Тонкое лицо княгини было испуганным. – Алексей Викторович, что с вами?

– Я… Я…

– У вас кровь!

Началась беготня, суета, его подняли, довели до скамейки в трапезной.

– А где… где… – Он не знал, как назвать тех двоих, что осматривали собор. – Ушли? Без вас? Белый, барвинко…

– Все хорошо, не волнуйтесь! – Елизавета Федоровна сама пребывала в сильном волнении.

– Что случилось с нашим академиком? – Это уже врач осматривал голову академика.

Запахло лекарством. От одного запаха стало легче. «Сама церковь – это уже лекарство», – подумалось Щусеву. Ему что-то дали выпить, почти тотчас перестала так явно гудеть голова.

– А где комиссия? – наконец подобрал нужное слово Алексей Викторович. – И что за одежды на них были?

Елизавета Федоровна улыбалась:

– Слава Богу, связная речь появилась! Ну и напугали вы нас, драгоценнейший вы наш человек. Захожу в собор, а вы у входа ничком. И кровь по лицу.

– Это я под град попал. Без вас ушли оценивать экстерьер?

– Вам сейчас бы лучше помолчать, – сурово приказал доктор.

– А кто такой Паисий Святогорец? – несмотря на запрет, спросил Щусев, но вместо ответа Елизавета Федоровна прислонила палец к своим губам.

Академика проводили в лазарет, от носилок он категорически отказался. Уже к вечеру зодчий снова был как огурчик.

Чин освящения Покровского собора Марфо-Мариинской обители совершал московский митрополит Владимир. Великая княгиня в белом обительском одеянии молилась в притворе перед иконой Федоровской Божией Матери.

Все освящение зодчий и художник стояли рядом. За все время они ни разу не взглянули друг на друга. Только когда все закончилось и раздались удары колокола, Щусев повернулся к Нестерову, и они крепко-крепко обнялись.

В сию минуту кто-то мелкий приземлился на щеку Алексея Викторовича. Он схватил, снял, глянул. На ладони ползала божья коровка.

Глава тринадцатая

Поле Куликово – поле Щусево

– Что ж, господин архитектор, принимайтесь за работу. Вас ждет храм Сергия Радонежского, – прокричал граф Олсуфьев и хлопнул в ладоши. Голос у Александра Васильевича был зычный, раскатистый. «Наверное, он вообще не умеет тихо изъясняться, – улыбнулся Щусев, – даже когда хочет шепнуть на ушко своей Екатерине Львовне что-то очень личное».

Алексей Викторович уже не первый раз общался с графом, но все никак не мог привыкнуть к его необычайно громкому голосу.

Ах, как мастерски Лев Николаевич в своем «Воскресении» обрядил Олсуфьева в Богатырева. Хоть и маленький эпизод, а такой точный взгляд на генерал-адъютанта его величества Александра Третьего: «С удовольствием пожимая сильную, широкую руку Богатырева, и, как всегда, под приятным впечатлением чего-то здорового, бессознательного, свежего, расстался с ним на крыльце его дома».

Да, так оно и есть. Каждый раз Щусев расставался с Олсуфьевым так, как и написал мудрый житель Ясной Поляны. Гнул ли Александр Васильевич подковы, неизвестно, но рукопожатие графа было таково, что сильные пястные кости Щусева с хрустом молили о пощаде.

В сентябре 1903 года Олсуфьев подал прошение епископу Тульскому и Белевскому Питириму:

«Считаю своим долгом изъяснить вашему преосвященству, что деревни Даниловка, Клин и Телятинка, числящиеся в приходе сел Красные буйцы и Никольские буйцы, отдалены от своих храмов на 8 и больше верст. И при этом отдалены от них рекою Непрядвою, вследствие чего население данных деревень терпит многие и большие неудобства при исполнении своих религиозных обязанностей, особенно в осенние и весенние месяцы. Ввиду этого ходатайствую перед вашим преосвященством: не благоугодно ли будет вам из данных деревень образовать отдельный самостоятельный приход, а так как для устройства Храма требуется участок земли в определенном законом размере в количестве 36 десятин, то я, со своей стороны, жертвую таковое количество земли из собственной своей дачи, находящейся в районе известного Куликова поля, в недалеком расстоянии от памятника славной Куликовской битвы. При этом я ставлю непременным условием, чтобы храм был посвящен имени преподобного Сергия Радонежского чудотворца».

На