Повелитель камней. Роман о великом архитекторе Алексее Щусеве - Наталья Владимировна Романова-Сегень

Кельи Васильевского монастыря в Овруче. Архитектор А. В. Щусев

[Из открытых источников]

Одновременно с Марфой и Волынкой он взялся за полное восстановление храма святителя Василия Великого в Овруче, причем древнего – аж XII века. В двухстах верстах от Киева, в Житомирском уезде Волынской губернии.

При виде того, во что превратилась древняя церковь, далеко не всякий архитектор взялся бы ее восстанавливать – руина, внешние стены обвалились, внутренние вот-вот обвалятся. Сначала разрушили литовцы, потом их дело довершило время. Зато аисты весьма довольны – штук десять гнезд свили на живописных развалинах.

Но Алексея Викторовича задело за живое – если тут справлюсь, это станет значительной ступенью моего развития. «Будьте смелее, деточки, и тогда вас ждет успех», – заповедал когда-то директор кишиневской гимназии. И Щусев смело взялся за дело. Вспомнив самаркандский опыт, произвел все необходимые обмеры. Покорпел над чертежами. И работа закипела точно так же, как в Почаеве и на Москве.

«Как быстро летит время, – думал Щусев, подходя к Марфе ранним-ранним утром, – еще недавно вокруг рождественских елей хороводы водили, а уже четверть двенадцатого года позади».

На днях предстояло освящение храма, оно было назначено на восьмое апреля.

Весеннее утро выдалось холодным, пасмурным и ветреным. Несмотря на то, что академик был одет по погоде, ему хотелось как можно быстрее попасть в помещение. И все-таки, перешагнув за ограду обители, он замедлил шаг и невольно залюбовался храмом. Волна гордости окатила зодчего с головы до ног: «Я творец этого! Я! Конечно, были помощники, строители, художники, советчики, но именно я дал мысль, в результате которой появился этот храм. И таким, каким я его задумал. Это мое творение. И оно прекрасно!»

Ветер в ледяном порыве набрасывался на зодчего, атакуя все сильнее и чаще. Всего несколько саженей-то от ворот до храма, но ветер сбивал с ног, и эти сажени казались верстами. Сдуваемый ветром, с трудом делая шаг за шагом, Щусев попытался повернуть голову и взглянуть на южную сторону собора, но не смог. «Чего так вход далеко? Обходить все нужно!» – думал он с досадой. Шляпа давно уже слетела, как ее ни придерживал Алексей Викторович, трость же только мешала, он не мог удержать ее в руке, и она больно ударяла по ногам. Щусев откинул ее.

Неожиданно ударило по голове, еще раз и еще. Будто кто-то сверху кидался камешками и целился именно в архитектора, причем в темечко. И в следующий момент так замолотило, и не только по голове, а по плечам, спине, словно вагон, нет, целый состав щебенки высыпало откуда-то сверху.

Но это оказался не камнепад, а градобой. Крупные ледяные шары не щадили ни строителя храма, ни все живое вокруг. Щусев под напором адского града, прилагая неимоверные усилия, с трудом добрался до собора. Он уже был возле дверей, как тяжелый кусок льда ударил в висок. Зодчий успел дернуть тяжелую дверь и, сделав шаг внутрь, упал без сознания.

Щусев очнулся. Он лежал в притворе храма. Сильно стучало в голове, казалось, что град все еще бьет по ней, только изнутри. Из виска текла кровь. Самому встать не получилось. Надо звать на помощь. Но кого? Он пришел самым первым, утро только зачинается.

А почему двери не заперты? – всполошился он. Алексей Викторович точно помнил, что даже не успел достать ключи. Значит, кто-то пришел до него. Скорее всего, Паша Корин или Михаил Васильевич. Они самые ранние всегда. Послышалась речь. Конечно, это наши трудяги-художники. И сегодня не получилось опередить их. И только Щусев хотел окликнуть Нестерова, как из четверика в трапезную вышли два человека. Они о чем-то оживленно беседовали. Но это оказались не художники, а… Нет, Щусев их не знал. Незнакомцы. Причем одеты как-то непонятно – в одеждах, похожих на рясы греческого образца, и можно подумать, что это монахи или священники, если бы не длина их одеяний: они едва доходили до колена. Один был в белом, второй в голубом, если точнее, то в цвете перванш – барвинковом. В последнее время этот цвет считался очень модным.

– Итак, приступим к детальному рассмотрению Покровского собора, – сказал тот, что в барвинковом.

– Уверяю вас, это архитектурный шедевр. – Тот, что в белом, скользил взглядом по всему собору.

«Комиссия, что ли, какая?.. Надо некоторое время не выдавать себя, послушать эту двоицу», – решил Щусев.

– Итак, начнем с плана. – До сего момента у барвинкового за спиной в руках был сверток, который он сейчас развернул, говоря о плане. – Представляет собой латинский крест. Вытянут по оси с запада на восток. Та-ак… Трапезная.

– Это своего рода церковный зал, для проведения встреч, лекций, бесед.

– Интересно, интересно… – Барвинковый с пристрастием, внимательно разглядывал план.

Щусев переводил взгляд с одного на другого. Кто же все-таки они? С одной стороны, незнакомые, но где-то он их вроде видел. Который в ослепительно-белом, что даже сливается с фоном храмовых стен, помладше и вообще очень юн, как Павел Корин, он даже чем-то на него похож, только волосы посветлее. Барвинковый на вид строг, все придирчиво рассматривает, останавливается на каждой детали.

– Внутреннее убранство украшено живописью Нестерова. – Белый провел рукой слева направо, описав дугу в воздухе над головой.

Барвинковый уважительно кивнул:

– Узнаю, узнаю почерк Михаила Васильевича. Сложная была у него задача – с одной стороны, нестеровский стиль сохранить, с другой, иконописные каноны. Несомненно удалось.

Щусев поморщился. Конечно, ему хотелось, чтобы собор был выше всех похвал, все-таки это его творение, но внутренний спор с художником по поводу храмовой живописи по-прежнему продолжался, хотя уже было пора его давно закончить. Покровский собор состоялся, на днях освящение.

«И вообще, странно как-то все, лежу на полу в притворе, слушаю каких-то неизвестных мне типов в нелепых одеяниях. Пошевелиться больно. Да, хорошо я шандарахнулся. Но, главное, жив».

– Не только живопись украшает храм. – Белый указывал на белокаменную резьбу, на росписи колонн, на орнаментальные полосы, на повторяющиеся раппорты.

Незнакомцы ходили по собору и, кажется, были довольны, по крайней мере, так виделось Щусеву.

– А кто трудился над этой сложной белокаменной резьбой? – поинтересовался барвинковый.

– Сергей Коненков и Никифор Тамонькин.

– Очень талантливо. Большое будущее ждет этих мастеров. А на парусах окон райские птицы чьей кисти?

– Андрей Афанасьевич Лаков. Еще его цветы на четырех колоннах, – белый указал на широкие колонны в главной части храма с изображением крупных цветов. – Весьма одаренная личность. И сын его Николай тоже очень способный. Сейчас в Строгановском