Джинсы, стихи и волосы - Евгения Борисовна Снежкина

санки зачем?

– Катафалк.

Солнце почти зашло.

3

Я закрывала глаза, проходили часы, открывала, проходили минуты. Самое актуальное искусство – рисунок на обоях. Его можно долго рассматривать, следить за каждой капелькой типографской краски, которая не попала в трафарет. А потом опять закрыть глаза и долго-долго их не открывать. Сквозь дрему услышала звонок в дверь, бормотание и мамин голос: «Четыре дня с постели не вставала…» И закрыла глаза. Только кто-то начал меня тормошить. Открыла глаза – Бранд и Ангел. У меня в квартире? Галлюцинация. Закрыла глаза. Бранд начал меня бить по щекам.

– Очнись, тебе говорят! Ты чего такого нажралась?

– Ничего. Просто сплю.

– Нет уж, очнись. Хочешь еще?

– Не-не-не-не, спасибо, – я потерла щеку.

– Одевайся.

– Что?

– Одевайся.

– Зачем?

– На концерт идем, Ангел пригласил.

– Не хочу, оставьте меня в покое.

– Нет, мать, вставай.

– Ну пожалуйста…

– Ничего слышать не хочу. Ангел, давай одевать ее. Как маму зовут?

– Светлана Петровна.

– Светлана Петровна, у вас кофе есть? – крикнул Бранд.

– Да конечно, мальчики.

Ни фига себе, какой наглый. Бранд скрылся на кухне. Ангел открыл шкаф.

– Ну что ты там копаешься?

– Ищу штаны.

– Их там нет, они на кресле вон лежат.

– Точно.

Ангел схватил меня за плечо и посадил на диван, я тут же завалилась обратно.

– Сейчас Бранда позову, опять начнет по морде бить.

– Не надо.

Я села. Ангел встал передо мной на колени и начал натягивать джинсы.

– Рубашку сама или мне тоже?

– Ладно, сама.

Тут вернулся Бранд.

– На, самый крепкий, который только смог сварганить.

На дне чашки плескалась горькая жижа. Я поперхнулась.

– Ничего, ничего. Поехали.

– Куда?

– На Пушку.

– А где концерт-то?

– Помнишь, в прошлом году никологорского мажора? Он на «жигулях» к нам приезжал. Вот у него в квартире концерт будет. Гребенщикова. Ангела пригласили, а он нас. А теперь вставай, пошли. Кроссовки сама завяжешь? Поехали.

На прощание оба чуть ли не раскланялись с моей мамой. Мы ехали в центр, где я была, кажется, в прошлой жизни. Бранд посмотрел мне в глаза, потом посчитал пульс.

– Ничего, оклемаешься.

А потом мы шли переулками, через сад «Эрмитаж» до Каретного.

– Сюда, – Ангел втолкнул меня в подъезд.

В квартире от сигаретного дыма топор можно было вешать. Тут же подбежала суетливая девушка и тихо спросила:

– От кого?

– Сам приглашал, – так же шепотом ответил Ангел.

Девушка обернулась и крикнула куда-то в коридор:

– Липа, это твои?

Из-за двери выглянул лысый бородатый Липа.

– А, Ангел, привет. Да, мои, все в порядке. Проходите, правда, там диван уже занят.

– Ну ладно, на полу посидим.

Мы прошли в комнату, в которой было битком народу. Ангел протиснулся в угол, мы за ним.

– Садись ко мне на колени, – прошептал Ангел.

Я села.

– Смотри, не шутит, – сказал он.

Бранд пожал плечами. Кругом шептались.

– Давно бы пора уже…

– Он всегда опаздывает…

– Прикинь, вчера фендер привезли и примочку.

– Да ты что?!

– Ага, родную.

– Нет, у него специализация такая, что он невыездной.

– Не скажи, не скажи. У меня одна знакомая питерская набоковедка поехала в Бонн в этом году по академическому обмену. Так что ты его пни насчет английского.

– Это кто вообще? – спросил я Ангела.

– Я их всех в первый раз вижу, – ответил он.

– В туалет хочется.

– Пойдем, покажу.

Мы пошли в туалет. Проходя мимо кухни, я увидела его. Он сидел и говорил по-английски с женщиной, у которой волосы были покрашены в белый и черный.

– Кто это?

– Джоанна. Ты хотела в сортир? Вот и иди. Не создавай препятствий.

Потом мы вернулись в комнату, люди уже шипели:

– Ну сколько можно? Пора начинать. Давно сидим. Неужели так сложно из кухни перейти в комнату?

Наконец он пришел. Надел хомут для губной гармошки, настроил двенадцатиструнную гитару, посмотрел на всех и улыбнулся.

– Знаменитая улыбка Будды, – шепнула я Бранду.

– Дура. Он же слепой как крот, не видит ни черта.

Мы захлопали, он запел. О рыбах в океане, о судьбах инженеров и дворников, о моей звезде, стрелах и ветрах, о поезде в огне. Он пел утешительно, горе мое прикрыло глаза. Я слышала знакомые слова, которые сначала вдохновляли меня, а потом я с ними спорила. А теперь больше можно было не спорить, только слушать, смотреть на него, радоваться, что он там же, где и я. Что мы ближе, чем на одной планете – в одной комнате. Да и надо ли мне это? Может, просто быть на одной планете и слушать его слова достаточно? Зачем я когда-то хотела увидеть его? Мы живем в одном мире, и спасибо, и хватит. Слишком много ненужных желаний, он прав…

– Теперь я свободна для созерцания, – сказала я Бранду после концерта. – Но все равно спасибо, без этого сейшна я бы еще долго этого не понимала.

– То есть ты, мать, теперь тоже буддистка? – Усмехнулся.

– Наверное. Хотя не все привязанности удается изжить.

– Например?

– Например, в школу придется пилить. Так или иначе, но забирать аттестат надо. Ох, как неохота. Самая мерзкая необходимость последнего времени…

Ангел и Бранд переглянулись.

– Чего?

– С нами пойдешь, а мы уж как-нибудь придумаем, что сделать, чтобы ты не прикоснулась к мерзости.

Я обняла Ангела.

– Спасибо!

– Всегда пожалуйста, заходите еще…

4

Нинка меня все-таки вызвонила и настояла на встрече. Шел дождь, мы брели по Чистым прудам, говорить особо никому не хотелось. Слишком уж тяжело все было.

– Давай в «Джалтаранге» посидим? Теперь это будет твоя штатная кофейня. Сто метров от новой школы. Там еще терраса отличная.

На баре нам выдали по чашке кофе. Я первый раз пила такой жидковатый, с очень сильным привкусом гвоздики кофе.

– Вкусно?

– Не знаю.

От дождя пруд покрылся рябью, лебеди по-сиротски прибились к дальнему берегу.

– Интересно, они всегда здесь или на зиму их забирают куда-то?

– Черт их знает. Слушай, меня Володарский очень просил с тобой встретиться.

– Я понимаю.

– Он очень раскаивается, просит прощения, спрашивает, неужели ты его никогда не простишь?

Я закурила.

– Нин, а ты простила бы?

– Не знаю… Нет, наверное…

– Вот и я нет. Да хоть бы он вообще не брался за это дело!

– Да, я тебя понимаю… Ну ладно, моя совесть чиста, я сделала все, что смогла.

– Конечно.

– Как Коля и Володя?

Нина отвернулась. Дождик шуршал, на веранду заливалась вода.

– Ты чего?

В глазах у Нины стояли слезы.

– Колю выписали, ушел в академ. Мать увезла его в санаторий.

– А что будет дальше?

– Я не знаю, что будет дальше.

– А Володя?

– Володю не подпускают к телефону. Тамара Михайловна в больницу не легла, хотя Володарский даже предлагал ей найти место в клинике неврозов по знакомству. Никуда она