Джинсы, стихи и волосы - Евгения Борисовна Снежкина

подошел к Дмитрию Станиславовичу и обнял его. Я делала все это машинально, никаких чувств по поводу развала студии у меня еще не было.

Тамара Михайловна схватила Володю и затараторила:

– Вовочка, попрощайся с ребятами, с руководителем. До свидания, спасибо вам большое, до свидания. Очень приятно было познакомиться…

И поволокла в свое убежище Володю, который уже несколько недель превращался обратно в Вовочку.

И вот мы шли с Нинкой из студии к метро. Оглушенные новостью, без Володи и Коли, без Ленки, в конце концов. Чтобы не плакать, надо было говорить о чем угодно.

– Как Коля?

– Не знаю. В Кащенко не пускают, записок он не пишет, а его родители со мной не разговаривают.

– Думаешь, с Володькой так все и будет?

– Думаю, да. Мне сейчас сложно представить, что должно случиться, чтобы она опять его отпустила. А ты что будешь делать?

– Тоже не знаю. В июне экзамены, там аттестат о восьми классах, и привет. В художественное училище меня не возьмут – руки из жопы растут. Есть вариант пойти работать.

– Куда?

– Еще не придумала. Думаю, может в библиотеку. Потом в школу рабочей молодежи, может быть… Ангел так заканчивал…

Нинка села на скамейку, я пристроилась к ней.

– Я тебе сказать хотела что-то важное. Но забыла.

– Про Колю?

– Нет. Вот только сейчас говорили. О чем говорили?

– О Коле.

– Нет.

– О Володе.

– Тоже нет.

– Обо мне – и что я думаю. Может, удастся поступить в школу рабочей молодежи…

– Точно! Вот. Все сказать хотела. У нас в соседней школе набирают специальный гуманитарный класс. Мне соседка рассказала, эксперимент такой. Попробуй?

– А что сделать надо?

– Точно не знаю, но могу туда зайти, хочешь?

– Конечно, хочу.

– Хорошо, я тогда тебе перезвоню.

Около метро мы с ней обнялись и разошлись.

2

– Кофе еще будешь?

– Уже из ушей льется, хотя ладно, давай.

Антон сходил за еще одной чашкой.

– Ты хоть один фильм Бунюэля видела?

– Нет. А это важно?

– Конечно, это очень важный режиссер. Многие его открытия потом повторяли. Он на Дали огромное впечатление произвел.

– Да черт с ним. Слушай, я правда не знаю, что делать. Возьми меня за руку.

Антон протянул руку.

– Группу разогнали, Коля в психушке, Володя вообще потерял человеческий облик, его мать, видимо, тоже положат в больницу. Роман Володарского и Лены – это жуть какая-то. Ладно, тебе двадцать, а мне уже шестнадцать, а ему-то к сорока! У меня выходит книжка. И что дальше? Поэт одного сборника? Я не знаю, что делать!

– Но я-то чем могу помочь?

– Много чем… Поцелуй меня.

– Тут народ кругом.

– Вот видишь! Ты не целуешь меня почти совсем. Я оказалась одна. Совсем в воздухе повисла. Была так близка тебе, ребятам, и вдруг даже ты со мной целоваться не хочешь! А мне некуда деваться. Можно к тебе?

– В смысле?

– В твою группу. Все-таки скоро выйдет книжка, меня по телевизору показали. Скандал был тоже. Ну не как у тебя, но все-таки. Публикации были в «Учительской газете» и «Московском комсомольце»…

– Ну ты сравнила.

– Что сравнила? Я же знаменита!

– Совсем не понимаешь, о чем речь?

– Нет.

– Одно дело – искусство, другое дело – социальные проблемы. Одно с другим никак не вяжется. Мы занимаемся искусством.

– А я, значит, социальными проблемами? То есть я все это не пережила? Я просто так все придумала?

– Нет, конечно, но это разные вещи.

– Ну пожалуйста, возьми меня к себе.

– Не могу.

Антон опустил голову и замолчал. Раздался первый звонок.

– Неужели тебе так сложно?

– Это не только моя группа. Мы не занимаемся стихами. У тебя публикаций там не будет. И вообще мы вне системы. А ты сейчас мне рассказываешь, что хочешь оставаться поэтом.

– Да хочу, но ты ведь тоже поэт.

– Не знаю, не уверен.

– Ты мне очень нужен сейчас. Я одна. Мне тоже звонят журналисты.

– Трубку берешь?

– Да, в отличие от тебя.

– Вот видишь…

– Что «видишь»? Я не знаю, что делать дальше. Нинка советует в другую школу переходить, с этой-то все закончено, я скоро месяц как на больничном.

– Иди на завод.

– Какой завод?

– Ну или куда ты там хотела. Деньги всегда нужны.

– Да не об этом ты говоришь, не об этом. Давай после кино к тебе поедем?

– Нет. Мне потом надо будет по делам.

– Ну какие дела, когда у тебя есть я?

Антон зло посмотрел на меня. Раздался второй звонок.

– Ладно, отнеси чашки.

– Ничего, сами заберут.

– Пошли в зал.

– Подожди. Побудь со мной еще немножко еще, только второй звонок.

– Пойдем, пойдем.

Он взял меня за руку и повел в зал смотреть фильм «Андалузский пес».

3

На собеседование в школу я пошла при полном параде, как на конкурс: рубаха до колен, хайратник, пацифик на груди. Пусть с самого начала знают, с кем имеют дело. А не возьмут, так действительно, пойду в ШРМ.

Школа оказалась недалеко от Дворца пионеров. Красного кирпича, в холле ни витрин с вымпелами, кубками и почетными грамотами, ни знамен, ни портретов. Скромно, не то что в моей.

Ко мне навстречу выкатилась круглая тетенька.

– Девушка, зачем пришли?

– На собеседование.

– А, вам тогда третий этаж, в кабинет истории.

Около двери в кабинет уже стояло двое. Один длинный, белый, почти альбинос и похож на утенка. Только кадык у него неестественно огромный. Он подошел ко мне, протянул руку:

– Коя Астав.

Второй низенький, вылитый бобер.

– Олег.

– Страшно?

– Немного.

– Мне тоже.

Наконец нас вызвали. За столом сидели слон и моська. Ой, что ж у меня сегодня такие зоологические ассоциации? Слон большой, чернокудрый, с огромными синими глазами и ушами, перпендикулярными голове. Моська, и правда, маленькая, хвостик на макушке, в огромных очках и все время щурится. Слон улыбнулся.

– Здравствуйте, меня зовут Максим Сергеевич, я преподаватель истории, а это Ирина Абрамовна, она ведет литературу. Для начала я хотел бы задать вам блиц-вопросы, а потом поговорим. Итак, я называю события, вы отвечаете. Руку можно не поднимать. Год начала Первой мировой войны?

– Тысяча девятьсот четырнадцатый.

– Casus belli?

– Выстрел Гаврилы Принципа.

– Начало Второй мировой войны?

– Первое сентября тысяча девятьсот тридцать девятого.

– С каким годом обычно сравниваются в статистике экономические показатели Советского Союза и царской России?

– Тысяча девятьсот тринадцатый.

– Первое политическое дело царской России, связанное с революционерами?

– Дело петрашевцев.

– Ладно, все, хватит, я уже понял. А теперь давайте поговорим. С кого начнем?

Утенок и бобер одновременно кивнули на меня, дескать, уступают место даме.

– Хорошо, допустим, Александра. Вы на какую тему хотите поговорить, об истории или о литературе?

– Меня больше интересует литература.

Ирина Абрамовна подалась вперед.

– Какой период