Джинсы, стихи и волосы - Евгения Борисовна Снежкина

и Гошей забрались на мавзолей и растянули транспарант «Ленин жив». Через пятнадцать минут их свинтили и отвезли в следственный изолятор.

2

Пятая спичка. Я пыталась закурить и сломала пятую спичку.

– Ладно, дай я. Ну что ты так трясешься? – спросил Валенок.

Он зажег спичку и поднес ее мне. Осталось только попасть сигаретой в огонь. Нет, не получилось. Я сломала сигарету и отшвырнула ее. Мы зашли на Петровку, Валенок махнул рукой Ангелу, который сидел за столиком в углу и тискал очередную жертву.

– Что значит «почему»? Это уголовное дело. Реальный срок заключения. Мало?

– Знаешь, дорогая, он сам знал, на что шел.

– От этого легче, что ли?

– Ну да…

– Надо что-то делать… Они там в СИЗО сидят…

– Почему ты считаешь, что ничего не делается? Защитник есть, он работает.

– Но, может, что-то еще нужно?

– Ну конечно нужно.

– Что? Валенок, дорогой, скажи!

– Обычно в таких случаях пишут открытые письма в поддержку.

– Точно. А кто будет писать в поддержку?

– Сейчас «Мемориал» пишет, разные люди пошли по деятелям искусств.

– А кто эти «разные люди»?

– Все тебе скажи.

– Темнила ты, Валенок. Давай я что-нибудь поделаю. Я бегать могу, я писать могу…

– Главное – не суетиться и не мешаться под ногами. В каком качестве ты собираешься это делать? Искусствоведа? Ученицы восьмого класса? Конечно, это будет очень сильно.

– Но я же еще и поэт. Вот книжка скоро выходит.

– Я бы все равно не рисковал.

– А может быть, еще какое-нибудь письмо организовать?

– В принципе, чем больше писем, тем лучше, только непонятно от кого. От неформалов города Москвы, потому что Дева так попросила?

Ответить мне было нечего, и я с тоской обвела глазами всех посетителей Петровки. Я снова увидела Ангела, и задачка решилась сама собой.

– Слушай, у нас же Ангел есть!

– И что?

– У меня гениальная идея! Давай Ангел будет собирать подписи от уличных художников? Они же тоже художники, но не в профсоюзе. А может, некоторые и в профсоюзе, черт их знает. Но все равно все – арбатская общественность…

Валенок ухмыльнулся.

– Ну а что делать?

– Неплохо, можно попробовать. – Валенок о чем-то размышлял несколько минут. – Тогда тащи сюда Ангела.

Я побежала к угловому столику.

– Ангел, ну-ка давай быстро бросай все, иди сюда.

Ангел с неохотой отпустил женскую попу и пришел к нам за стол.

– С Антоном… – начала я.

– Да я знаю.

– Его спасать надо.

Ангел смотрел в стол, потом достал из кармана монетку и начал ее подкидывать.

– Я не могу этого делать. Валенок говорит, что его засудят отдельно за связь с несовершеннолетней.

– Могут, – ответил Валенок.

– Но ты-то у нас художник! Может быть, какое-то еще открытое письмо в защиту? От уличных художников?

– А где публиковать будем?

– А это неважно, – встрял Валенок. – Сейчас они все публикуют. Разошлем везде – в «Московский комсомолец», «Московские новости», «Известия» даже, чем черт не шутит.

– Ну-у-у… – Ангелу явно не хотелось писать никаких писем.

– Ну что, Ангел? Скажи?

– Обидишься.

– Не обижусь, честно.

– Противно мне.

– Что противно?

– Понимаешь, я, например, меньше всего в жизни хочу защищать человека, который выходит к публике с коммунистическими лозунгами.

– Все сложнее. Я правда думаю, что его марксизм – это такая форма эпатажа. Ну вот, типа все против совка, а он за. Он всегда будет поперек. Как я, понимаешь? Он такой же, как я. Никогда ни с кем не соглашаюсь, просто потому, что не умею. Ты сам это прекрасно знаешь. И поэтому я его люблю, поэтому мы с ним похожи.

– На кого другого ты была б похожа, – мрачно вставил Валенок.

– Так вы за это меня и любите. Ну пожалуйста…

– Ну хорошо, – сломался Ангел. – Хотя, конечно, неохота. Тогда… Что писать-то надо?

– Сейчас.

Валенок залез к себе в портфель и достал ручку и бумагу.

– Так. Давай сразу в ЦК писать, с копией в издания.

– А не в прокуратуру?

– Это публичное мероприятие. Следователям по делу пишут, а не открытые письма. Девятнадцатого марта… Как их зовут?

– Антон, Гоша и Митя.

– А фамилии знаешь?

– Только Антона. Метельский.

– А как мы писать будем?

– Давай только за Антона?

– Это со всех точек зрения нехорошо. Почему только за него, а не за всех троих? Потому что мы их фамилий не знаем? Они, получается, не художники?

– Но понятно же, что он у них главный.

– А вот это совсем нехорошо. Ты понимаешь, что ты ему отягчающее обстоятельство сейчас клеишь? Официально называешь руководителем?

Я испугалась. Мне такое даже в голову не могло прийти. Хотелось плакать от бессилия.

– Ладно, фамилии я потом уточню у тех, кто другие письма пишет, – смилостивился Валенок.

– Хорошо. Девятнадцатого марта Антон Метельский, Георгий многоточие, Дмитрий многоточие совершили художественную акцию на Красной площади. Дальше что писать?

– Как всегда, – сказал Валенок. – Сначала «осуждамс», а потом «одобрямс». У них так принято.

– А что мы осуждамс?

– Методы, типа штурма мавзолея.

– Да я бы этот мавзолей сама снесла бы вместе с мумией!

– Неопытная ты девушка, – покачал головой Валенок. – При чем здесь Ленин? Мавзолей – это памятник архитектуры, построенный по проекту архитектора Щусева, историческая и культурная ценность, а мы за сохранение культурного наследия.

– А потом что?

– Потом переходим к эндшпилю. Пиши. И тем не менее акция не противоречит лозунгам Коммунистической партии Советского Союза. Само преследование за подобного рода лозунги может вызвать недоумение в рядах советских граждан.

– Остапа понесло, – восхитился Ангел.

– Тихо, а то вдохновение спугнешь, – шикнула я.

– А также глубокое недоверие к художественной и культурной политике партии, – продолжил Валенок. – По логике следствия получается, что плакат со словами «Ленин жив» не соответствует действительности. Однако, как мы знаем из других плакатов, расположенных на Байкальской улице дом девять, потом еще… – Валенок начал щелкать пальцами.

– Что-то вспоминаешь?

– Ты помнишь, где эти плакаты еще висят? «Ленин жив». Такие коричневые?

– У нас висят, на Доме культуры.

– Какой адрес?

– Академика Бочвара, двенадцать.

– Хорошо. Я еще где-то его видел, точно где-то, но не в центре… Точно. В торце школы на Профсоюзной улице. Только дом не помню. Ладно, съезжу.

– Ну отлично же, – сказал Ангел.

– Подожди. Таким образом… Там финал нужен. Таким образом мы, уличные художники, глубоко обеспокоены судьбой нашего коллеги. Просим ЦК КПСС внимательно отнестись к Антону Метельскому и (поставь многоточие, все равно переписывать, впишу потом имена этих гавриков)… И к тому, как процесс над ними будет воспринят гражданами Советского Союза. Просим освободить. Ну и дальше подписи. В общем, это вас не сильно подставит, потому что вы особо ничего не требуете.

– А почему не требуем?

Валенок завел глаза к потолку.

– Потому что, дурилки вы картонные, если вас всех сажают