Битва стрелка Шарпа - Бернард Корнуэлл

я дрался с французами, сэр, – сказал Шарп. – И вообще с тех пор дрался то с одними ублюдками, то с другими, так что обо мне не беспокойтесь.

– И все же, Шарп, и все же… – Таррант нахмурился и покачал головой. – Любите почки?

– Люблю, сэр.

– Тогда это все – ваше. – Таррант отдал Шарпу тарелку. – Набирайтесь сил, похоже, они вам понадобятся. – Обернувшись, он взглянул на красноватые отблески костров в ночном небе над французским лагерем. – Если только они не решат наступать… – заметил он задумчиво.

– Они не уйдут, сэр, пока мы их не выгоним, – сказал Шарп. – Сегодня была только легкая стычка. Настоящее сражение еще не началось, так что лягушатники вернутся, сэр, обязательно вернутся.

* * *

Спать легли у фургонов с боеприпасами. Шарп проснулся разок, когда тлеющие угли костра зашипели под дождиком, потом снова уснул и окончательно пробудился за час до рассвета. Открыл глаза и увидел окутывающий плато легкий туман и в нем серые, размытые фигуры солдат, поддерживающих огонь в костре.

Шарп поделил с майором Таррантом горшок с горячей водой для бритья, надел китель, взял оружие и отправился на поиски кавалерийского полка. На лагерной стоянке гусар Королевского немецкого легиона он отдал полпинты пайкового рома за заточку палаша. Немецкий оружейник склонился над точильным кругом, посыпались искры, и вскоре лезвие тяжелого кавалерийского клинка засияло в тусклой предрассветной мгле. Шарп бережно опустил палаш в ножны и неспешно зашагал обратно, к неясным силуэтам фургонного парка.

Сквозь облако дыма над французскими кухонными кострами просвечивало восходящее солнце. Противник на восточном берегу речки приветствовал новый день ружейной стрельбой, отозвавшейся эхом между домишек Фуэнтес-де-Оньоро. Стрельба, впрочем, скоро прекратилась, поскольку ответа с другого берега не последовало.

На британской стороне артиллеристы нарезали запальные трубки и наполняли мешочки картечью, но французская пехота так и не вышла из леса, чтобы оценить плоды их стараний. Через болотистую равнину проскакал в южном направлении большой отряд французской кавалерии, что не укрылось от солдат Королевского немецкого легиона, но по мере того, как таяли в низинах последние сгустки тумана, ожидающие нападения британцы все яснее понимали, что скорой атаки Массена не планирует.

Часа через два после рассвета вольтижер из французского пикета на восточном берегу реки окликнул британского часового, который, как он знал, укрывался где-то за разрушенной стеной на западном берегу. Самого англичанина француз видеть не мог, но заметил сизый дымок его трубки.

– Годдэм! – позвал он, используя прозвище, придуманное французами для всех британских солдат. – Годдэм![5]

– Лягушатник!

Над стеной с французской стороны возникла пара рук – без оружия. Никто не выстрелил, и спустя мгновение появилось встревоженное усатое лицо. Француз продемонстрировал незажженную сигару и жестами дал понять, что ему нужен огонь.

Часовой в зеленом мундире столь же настороженно высунулся из укрытия, но поскольку и в него никто не стрелял, вышел на мостик, который накануне в бою лишился одной из своих каменных плит.

– Возьми, френчи. – Британец протянул глиняную трубку.

Вольтижер прошел на мостик и склонился над трубкой, чтобы раскурить сигару. Потом вернул трубку вместе с короткой палкой чесночной колбасы. Мужчины по-приятельски покурили, наслаждаясь весенним солнышком. Уже и другие вольтижеры вышли из укрытия, а вслед за ними и успокоившиеся зеленомундирники. Некоторые, сняв башмаки, болтали ногами в речушке.

В Фуэнтес-де-Оньоро британцы старались убрать из переулков мертвых и раненых. Вытаскивая черные от крови, раздувшиеся на жаре трупы из тех мест, где шли самые жестокие схватки, они прикрывали полосками ткани нос и рот. Другие носили воду из реки для страдающих от жажды раненых. К середине утра перемирие стало официальным, и рота безоружной французской пехоты прибыла, чтобы унести своих мертвецов по мостку, который починили с помощи доски, оторванной от водяной мельницы на британском берегу. Ожидавшие у брода французские санитарные повозки отвозили раненых к врачам. Эти повозки создавались специально для такой работы – рессоры у них были не хуже, чем у дорогих карет городской знати. Британцы предпочитали обычные деревенские телеги, на которых раненых страшно трясло.

В саду при таверне, попивая вино и играя в шахматы с капитаном зеленых кителей, сидел французский майор. Возле постоялого двора тыловая команда грузила мертвецов в запряженный волом фургон, чтобы отвезти их на плато и похоронить в братской могиле. Шахматисты нахмурились, когда неподалеку раздался взрыв смеха, и британский капитан, недовольный тем, что смех не утихает, подошел к воротам и потребовал от сержанта объяснений.

– Да это все Мэллори, сэр, – указал сержант на смущенного британского стрелка, ставшего предметом насмешек как французских, так и британских солдат. – Засранец уснул, сэр, и лягушатники погрузили его вместе с мертвяками.

Французский майор взял у англичанина ладью и вспомнил, что как-то раз едва не похоронил живого человека.

– Мы уже засыпали его могилу землей, когда он чихнул. Дело было в Италии. Сейчас он сержант.

Капитан стрелков, может быть, и проигрывал партию, но позволить оппоненту превзойти его в искусстве рассказчика не собирался.

– В Англии я знал парочку парней, которые остались живы после повешения. Их быстро стащили с эшафота, а тела продали костоломам. По слухам, те платят по пять гиней за труп, на котором потом демонстрируют свои чертовы приемы ученикам. Говорят, мертвецы оживают куда чаще, чем можно подумать. Где виселица, там всегда суета: родственники повешенного пытаются забрать тело прежде, чем кто-то еще приберет его к рукам. А властям и дела нет; никто не считает нужным подойти и удостовериться, что злодей умер. – Он передвинул слона. – Надо думать, все чиновники подкуплены.

– Гильотина таких ошибок не допускает, – сказал майор, двигая вперед пешку. – Смерть по науке. Скорая и верная. Похоже, вам шах и мат.

– Черт бы меня побрал, – пробормотал англичанин, – так и есть.

Майор собрал шахматы. Пешками служили мушкетные пули – половина выбелена известью, половина оставлена как есть. Фигуры были вырезаны из дерева, а в роли доски выступал расчерченный квадратами кусок холста, в который француз тщательно завернул фигуры.

– Похоже, нам продлили жизнь как минимум на день, – сказал он, подняв взгляд на уже прошедшее меридиан солнце. – Хотя, возможно, придется сражаться завтра.

С плато британцы наблюдали за тем, как французские войска уходят к югу. Было ясно, что Массена теперь попытается обойти британский правый фланг, поэтому Веллингтон приказал 7-й дивизии развернуться в боевые порядки чуть южнее и тем самым укрепить основные силы испанских партизан, блокировавших дороги, по которым французы, осуществляя обходной маневр, должны были провести артиллерию. Армия Веллингтона была теперь разделена на две части: бо́льшая, на плато позади Фуэнтес-де-Оньоро, блокировала подход к Алмейде, тогда как меньшая