Барышня ищет работу - Салма Кальк

нашей последней встрече, когда… Нет, я не жалела. Как это — лучше пробовать и жалеть, чем не пробовать и жалеть? И я сто раз спросила себя, если б он сказал, что формально не свободен, отправила бы я его восвояси в тот же миг или нет? Вообще с женатыми я никогда не связывалась, не привлекало меня это всё, чем развлекались иные приятельницы — отобью, я лучше, я красивее, уведу и всё такое. Кто-то уводил, кто-то нет, и маялся потом годами от необходимости делить мужика с другой. Одна даже сына родила от такого, и мужик являлся к ней изредка, маячил перед носом, дарил сыну подарки и исчезал снова. А всю повседневность она везла на себе. Поэтому… больше, конечно, трогать его не будем, даже если доведётся свидеться, пусть идёт к своей невесте, кто она там есть. И о глупостях всяких, вроде того, что снова выбирают не меня, тоже думать не следует, ничего хорошего от таких мыслей нет, вред один.

Лучше посмотреть на этого самого Афанасия Александровича. Лет ему, как мне показалось, около шестидесяти. Волосы кудрявые, местами даже всклокоченные. Глаза, как я успела заметить, чем-то напоминали глаза Соколовского — серо-стальные. А во всём прочем — обычный мужчина, я таких в этой реальности видела множество. Сюртук, жилетка, часы, сорочка в мелкую складочку, галстук. На пальце — перстень с огранённым камнем, камень посверкивает в лучах заглянувшего в комнату заходящего зимнего солнца.

И комната такая… не бедная. Оформлена со вкусом, и обои тканевые, синие, красивые, с каким-то китайским рисунком — цветы и птицы, и шторы в тон, и обивка мебели. Ваза китайская в углу, по ней мелкая роспись — много-много китайцев что-то делают. И на стене тоже что-то вроде картины, роспись по ткани — китайская девушка в их традиционном платье и всяких украшениях. И веера с драконами вокруг той картины. Хозяин неплохо смотрелся бы в каком-нибудь шёлковом халате, подумалось почему-то мне. Кстати, чай нам подали тоже в китайских чашках.

— Отчего же вы не пьёте чай? — глянул он на меня. — В дороге надоел? Есть ещё и арро, я не пью его под вечер, но если желаете, сварят.

Что есть арро? Кофе, что ли? Я покачала головой. Сначала нужно понять, что дальше.

— Благодарю вас, всё хорошо.

— Значит, сначала будем беседовать, — заключил он.

3. Первый урок

3. Первый урок

Я ещё раз оглядела его — беседовать нужно, всё верно. Кто он — преподаватель? Профессор? И чего — магии? Некромантии?

— Вас, Ольга Дмитриевна, рекомендует Соколовский, и с его же слов — Болотников. И я готов вас выслушать.

— Выслушать? — я-то думала, мне сейчас расскажут, куда идти и что делать.

— Конечно. Мне нужно будет придумать для вас особую программу, которая бы включала в себя всё, вам необходимое, и при том исполнилась бы в самые короткие сроки, как просил меня Болотников, ибо он желает поскорее включить вас в число своих служащих. Понимаю его, но сказал прямо — меньше года не выйдет никак.

Меньше года? Я думала, года четыре, как дома, или хотя бы два-три, как в колледже. Наверное, что-то из этого я сказала вслух.

— Можно и три, и пять, — закивал Пуговкин. — Лишним не будет. Но у нас с вами, Ольга Дмитриевна, определённая задача: научить вас быстро и хорошо. Научить вас максимально тому, что вы сможете взять. Вы-то готовы? Что-то не вижу радости на вашем лице.

— Готова, — вздохнула я. — Я всегда готова учиться. Просто… я ещё не до конца освоилась со своим новым положением.

— Что же, и дорога из Сибири не помогла? — усмехнулся он. — Болотников думал, что поможет, даже одну из лучших своих сотрудниц выделил вам в компанию, чтобы, значит, скучно не было.

Вот как? Освоиться с силой? Или освоиться с новой собой? Сложно сказать, помогла дорога или нет.

— Не знаю. Всё это… странно. Я никогда не думала, что окажусь магом.

Он усмехнулся хищно, и запечатал пальцами дверь.

— Вот потому я и говорю — рассказывайте, Ольга Дмитриевна. Всё, что считаете нужным. Как так вышло, что вы жили себе, не тужили, а потом вдруг из вас сила полезла. Правда, те испытания, что вам выпали, не могли силу не пробудить, раз уж она исходно была. Но никто же не ожидал, правда? Странно всё это, и чтобы понимать, чему и как вас учить, я должен понимать, кто вы, что вы и что вы можете.

Всё это звучало справедливо, и я начала с начала — то есть, с пробуждения в Егорьевском переулке, а после — в железнодорожной больнице у доктора Зимина. Как познакомилась с помянутым Соколовским, как он поименовал мой крестик некромантским и пугал меня серебристым щупальцем из ладони, как оказалась в доме Софьи Людвиговны, и чем всё это завершилось.

— Покажите крестик, — потребовал Пуговкин.

Я достала шнурок из-под одежды, показала.

— Снимайте, — сказал он.

— Как снимать? Нельзя же? — не поняла я.

— В этой комнате вы никого не напугаете, а других не коснётся. Я же должен знать, как велика ваша сила.

Я посомневалась немного, но потом решила — а вдруг он знает, что говорит? Раз целый профессор? И сняла шнурок с шеи.

И забыла, как дышать. Потому что откуда-то изнутри, из меня плеснулось… что-то страшное, серебристое, оно не подчинялось мне совсем и стремилось наружу, не просто из меня, но и за пределы этой комнаты.

— Дышите, Ольга Дмитриевна, дышите, — услышала я смешок откуда-то снаружи.

И впрямь попробовала дышать. Получилось. Запоздавший луч солнца мазнул по стене… и посеребрил это самое, которое лезло наружу. И как же это оказалось красиво!

Как заснеженная равнина под солнцем. Как много инея на ветвях деревьев после ночного тумана. Как драгоценные камни из сокровищницы.

А потом солнце ушло… и оно осталось просто серым. Пепельно-серым. Хищно-серым.

— Попробуйте втянуть обратно, — командовал откуда-то снаружи Пуговкин.

Как втянуть-то? Объяснил бы сначала. Я попыталась вдохнуть, втянуть в себя воздух… не выходило. Воздух втягивался, да и только, и то тяжеленько выходило. А всё это, серое и непонятное — нет. Оно шевелилось, рвалось наружу и рвало меня — в разные