Избранное - Андрей Гуляшки

Его всегда усталые глаза с опухшими красными веками улыбались мне по-дружески, когда я входил к нему в кабинет, и он усаживал меня в самое удобное кресло, просил чувствовать себя как дома. Он молча выслушивал мои протесты, мои контрпредложения, мои гипотезы, одобрительно кивал, улыбался. А дотом говорил, что я чудесный человек, великолепный человек, но опасный, черт побери, и что если не отпилить острой пилой некоторые мои привычки и черты характера и не вырвать клещами некоторые мои увлечения, то жаль будет моих способностей, моего таланта и тех денег, которые потратило на меня государство, чтобы сделать из меня человека…

Он не понимал, этот руководитель с заплывшей жиром спиной и желтыми мешочками под глазами, с палеозойскими принципами и методами работы, — он не понимал, не догадывался, что я его ненавижу, что я неотступно слежу за ним, что я жду  с в о е г о  часа.

Магдалена… Веселый домик в виноградниках, мимо которого мчится поезд. Мне было тогда не до этих воспоминаний, у меня были более серьезные заботы; передо мной стояли важные задачи.

Надо было подкормить завод медью: не хватало руды, цеха работали не на полную мощность, производство было частично заморожено. Правительство забило тревогу, министр поднял на ноги наш институт. Надо было в минимальные сроки, в ничтожно малые сроки найти новые месторождения меди.

Мы бросились на поиски — лазили по горам, спускались в котловины, а потом заперлись на несколько суток в своих кабинетах и разработали проекты, которые должны были утверждаться на дирекции. Вечером, накануне представления проектов, Петр Иванов, мой начальник, вдруг совершенно неожиданно позвонил мне по телефону.

— Если не спешишь, зайди ко мне! — пробубнил он в трубку.

— Ладно, — сказал я. — Спешу, но зайду на минутку.

Он вытащил из ящика своего стола коробку дешевых шоколадных конфет, молча предложил мне, а потом убрал коробку обратно в ящик.

— Вот мой проект, — сказал он и показал рукой на стол, вокруг которого мы собирались на совещаниях. На зеленом сукне были в беспорядке разбросаны напечатанные на машинке листки, чертежи, топографические карты, справочники в пожелтевших переплетах. Эти справочники выглядели такими жалкими, они напоминали старость, ушедшее время, отжившие представления. — Это мой проект, — повторил он. — Садись, знакомься, будут замечания — выкладывай. Я послушаю!

Он устроился поудобней в кресле, вытянул ноги и шумно зевнул. Минуту спустя он уже тихонько посапывал. Щеки у него отвисли, лицо стало похоже на серый сморщенный футбольный мяч, из которого выпустили воздух.

В его разработке была логика, точность, академическая законченность, но проект страдал одним большим недостатком: автор его не был знаком с новыми геофизическими и радиометрическими методами разведки. Я набросал грубую схему в уме. Если бы сделать в его проекте поправки, используя эти методы, то район, который он наметил для опробования, передвинулся бы примерно до границы района, намеченного мною.

— У тебя есть замечания? — вдруг услышал я за спиной его усталый бас.

— Замечания? — переспросил я и помолчал. Потом встал, потянулся и зевнул. — Может быть, и есть кое-какие ошибки, — сказал я, — сейчас мне трудно сосредоточиться, я очень устал. Завтра, на заседании… — Я еще раз зевнул и пошел к двери, «Завтра на заседании, — усмехнулся я про себя, — ты загремишь, палеозойская окаменелость, и не будешь больше мне мешать, и я не буду себя чувствовать как стреноженный конь».

— Я могу посмотреть твой проект и помочь, если надо, — сказал он мне вслед. — Хотелось бы, чтобы мы произвели хорошее впечатление на дирекции.

Я остановился на секунду, и усмешка застыла у меня в душе.

«Тверже держись, не будь сентиментальным!» — пришпорил я себя.

— Спасибо, — сказал я вслух, — спасибо за добрые чувства.

— А, какие там чувства, оставь чувства, — вырвалось у него. — Нас, брат, так прижали…

— Именно, — согласился я с ним насчет чувств. — Завтра и поговорим поподробней на дирекции.

И я пожелал ему спокойной ночи.

Поскольку я лег спать в хорошем настроении, сны мои были один другого лучше. Когда еще только первый сон смежил мои веки, я уже увидел, как на моем третьем объекте, на который я возлагал самые большие надежды, извлекли большой кусок руды — а бур еще не глубоко ушел в землю, — и это была вроде бы самая обыкновенная медная рука, но блестела, как медь, больше того, сияла, как золото! Вокруг было множество людей; они заполнили поляны, склоны холмов, забрались на деревья, так что ветви зеленых буков стали похожи на гигантские гроздья. И все эти люди кричали «ура!», хотя голосов не было слышно, все усердно махали руками, шапками, платками; зрелище это напоминало торжественный митинг и, пожалуй, было еще прекрасней и величественней. «Вот что получилось, — думал я, — когда  т о т  убрался ко всем чертям и не мешается больше у меня под ногами. Теперь я уже не похож на стреноженного коня и никогда больше не буду похож на него!»

На другой день на дирекции я взял слово и разделал его проект под орех. Я подчеркнул, что мой начальник недостаточно осведомлен в новейших методах определения геологического строения почвы. Геохимия и радиометрические методы разведки внесли много новых элементов в картирование фактического и вероятного распространения рудных месторождений. Если бы он принял во внимание эти новые моменты, район, который он предложил для опробования, непременно приблизился бы, даже слился бы с некоторыми участками района, который зафиксировал в своем проекте я. Самые южные дуги обоих районов, заметил я, имеют общую касательную, а это означает, что мой начальник закончил свое исследование как раз в тех местах, откуда  п о-н а с т о я щ е м у  его надо было бы начать. Его смутил эрозионный срез, на поверхности которого отсутствовали признаки руды…

Иванов слушал, тер свои покрасневшие веки, поглядывал на меня искоса и улыбался такой улыбкой, которая почему-то вовсе не казалась мне неприятной.

Итак, директор института согласился с моими доводами — это был руководитель широкого размаха, ученый с мировым именем, но из-за своей больной печени он