Условности - Теодор Драйзер

день до случая с автомобилем и, как отдельно взятое событие, не значила ровным счетом ничего. Просто Нейгли упомянул, что совершенно случайно столкнулся на улице с Берил. Но если добавить к этому остатки сожженных писем, обнаруженные им после того, как он видел ее – или думал, что видел, – в машине с незнакомцем… Словом, он тут же вспомнил об истории с отелем и машиной. Нейгли, пытавшийся ухаживать за Берил еще до ее замужества (она тогда работала стенографисткой у Бэггота), пришел в контору около четырех за день до того, как он видел – или думал, что видел, – Берил в машине, и как бы невзначай обронил:

– Только что встретил твою жену, Стоддард.

– Вот как? И где же?

– Выходила из «Деминга», когда я шел мимо.

Собственно говоря, в этом не было ничего такого, ведь верно? Перед входом в отель располагалась галерея магазинов со множеством входов и выходов, так что Берил вполне могла войти с одной стороны и выйти с другой. Он знал, что она делала так и раньше, так почему на этот раз ему стоило забеспокоиться? Только вот когда он вернулся домой, Берил почему-то не сказала, что ездила в центр города, до тех пор, пока он ее об этом не спросил.

– Что ты делала сегодня примерно в четыре часа дня?

– Была в городе. Ходила по магазинам. А почему ты спрашиваешь? Видел меня? Я ездила к маме.

– Нет, я тебя не видел. Кто-то из твоих знакомых живет в «Деминге»?

– Никто.

При этом на ее лице не отразилось ни тени смущения, и это вновь заставило его задуматься, не раздувает ли он из мухи слона.

– Ах да, теперь припоминаю. Я зашла в галерею, чтобы взглянуть на шляпки в витрине у Анны Маккарти, и вышла через боковую дверь. Но почему ты спрашиваешь?

– Да просто так. Нейгли сказал, что видел тебя возле отеля. Что-то ты в последнее время много гуляешь.

– Господи, ну что за вздор! И почему бы мне не пройтись по галерее «Деминг»? Я бы к тебе заглянула, но ты ведь не любишь, когда я отвлекаю тебя от работы.

И он выкинул этот случай из головы… ровно до тех пор, пока не увидел машину.

В памяти тут же всплыли обрывки писем… и этот Раскоффский.

Берил была просто помешана на музыке, хотя сама почти не играла, только иногда могла подобрать что-то на слух. Ее мать была слишком бедна, чтобы дать ей еще какое-то образование помимо школьного, и в этом они с Берил были похожи. Но его жена обожала скрипку и всех, кто умел на ней играть, а посему, когда в городе гастролировал кто-то из известных скрипачей, она всегда изыскивала возможность сходить на концерт. Русский скрипач Раскоффский – высокий крупный блондин, по словам Берил, играл просто божественно. Они с Элис ходили его слушать и потом неделями не переставали восторгаться его игрой. Даже собирались ему написать: просто посмотреть, придет ли им ответ, но он лишь недовольно хмурился, поскольку не хотел, чтобы Берил писала какому-то постороннему мужчине. Да и к чему ей это? Такой мужчина не стал бы утруждать себя ответом на ее письмо, тем более если женщины действительно так сходили по нему с ума, как писали в газетах. И все же спустя некоторое время он обнаружил в спальне Берил фотографию Раскоффского. Только вот она была подписана для Элис… Впрочем, Берил могла договориться с Элис или вообще послать скрипачу свою собственную фотографию под именем сестры, чтобы просто посмотреть, придет ли ответ. Они ведь это обсуждали. К тому же если Элис действительно ему написала и получила фотографию с автографом, то почему она находилась в спальне Берил? Он прямо спросил их об этом. Во всей этой истории имелся один изъян. Элис была недостаточно привлекательна, чтобы отправить Раскоффскому собственную фотографию, и прекрасно это осознавала. И тем не менее Берил клялась, что никаких писем не писала, а Элис утверждала, что это сделала она, а не сестра. Доказать правдивость их слов не представлялось возможным.

И все же к чему вся эта таинственность? Ведь ни одна из сестер больше не словом не обмолвилась о письме к Раскоффскому после того, самого первого разговора. И он вообще ни о чем не узнал бы, если б не наткнулся на фотографию скрипача в одной из книг Берил. «Моей очаровательной белокурой поклоннице с Запада, которой так нравится «Пляска смерти» в моем исполнении. Когда я буду в вашем городе в следующий раз, нам непременно стоит увидеться». Но Элис не была ни очаровательной, ни белокурой. В отличие от Берил. К тому же вышеупомянутым произведением восхищалась именно Берил, а вовсе не Элис, не слишком увлекавшаяся музыкой. И разве не Берил первой предложила написать скрипачу? Но при этом ответ получила Элис. Как же так вышло? Скорее всего, Берил уговорила сестру написать письмо вместо нее, вложив в него собственную фотографию, и в итоге портрет Раскоффского получила Элис. Кое-что в поведении сестер в тот день, когда он обнаружил фотографию, указывало, что все было именно так. «Да, да, я действительно ему написала», – слишком поспешно ответила Элис. А на лице Берил возникло какое-то странное выражение, когда она поймала на себе взгляд мужа. Она даже слегка покраснела, хотя и старалась держаться как можно безразличнее. Это было еще до инцидента с автомобилем. Но вот потом, после того как ему показалось, будто он видел Берил в автомобиле, ему пришло в голову, что, возможно, за рулем сидел Раскоффский и тот день она провела с ним. Он выступал в Колумбусе, как писали в газетах, и вполне мог заехать в их город. Черт возьми! Теперь он припомнил, что скрипач тоже довольно крупного телосложения. Если бы он только мог найти какой-то способ подтвердить свои догадки!

И все же, если трезво взглянуть на ситуацию, что такого ужасного в поступке его жены, написавшей известному человеку с просьбой прислать ей фотографию? Если, конечно, дело ограничилось только этим. Но так ли это? Но не стоит забывать и о письмах в продолговатых серых конвертах, которые он обнаружил в камине на следующий день после того, как увидел Берил в машине (или подумал, что увидел). Вернее, то, что от них осталось. А как странно она на него посмотрела, когда он заговорил об этих самых письмах и закрытой машине на Бергли-плейс. Она прищурилась, как если бы вдруг погрузилась в раздумья, а потом нервно рассмеялась, когда он обвинил ее