Условности - Теодор Драйзер

в том, что она переписывалась с Раскоффским и даже согласилась с ним встретиться. Эти письма попались ему на глаза совершенно случайно. Он всегда поднимался с рассветом, чтобы, по его собственным словам, «запустить механизмы», поскольку Берил была ужасной соней. Он разводил огонь в камине и ставил кипятиться воду на кухне. Вот и в то утро он склонился над камином, чтобы убрать в сторону обгоревшие поленья и поджечь новые. Тогда-то его взгляд и упал на пять или шесть писем (или, вернее, на то, что от них осталось). Они лежали аккуратной стопкой, как если бы были перевязаны лентой. Судя по их виду, они были написаны на плотной бумаге, какой пользуются состоятельные люди, и вложены в не менее плотные продолговатые конверты. На самом верхнем по-прежнему можно было разглядеть имя адресата: «Для миссис Берил Стоддард…» Он наклонился пониже, чтобы прочесть остальное, но на стопку упало полено и она рассыпалась в прах. Ему удалось спасти лишь небольшой клочок – обгоревший уголок страницы, почерк на которой походил на тот, каким была подписана фотография Раскоффского (а может, ему просто показалось?), и он прочитал: «…увидеть вас». И больше ничего. Только эти два слова, часть предложения, начинавшегося на одной странице и заканчивавшегося на другой. И эта страница, разумеется, сгорела!

Забавно, не правда ли, что при виде этой кучки пепла он сразу же подумал о Раскоффском? И о той машине возле парка. Ведь если подумать, мужчина за рулем чем-то напоминал изображенного на фотографии скрипача. К тому же, насколько он знал, Раскоффский вполне мог находиться в городе – приехал специально, – и Берил с ним тайно встретилась. Ну конечно. В «Деминге». Вот так просто. Неудивительно, что он так и не смог до конца поверить Берил. Все обстоятельства указывали на нечто подобное, хотя он не мог связать их воедино и заставить жену сказать правду.

Но какие же страдания причиняла ему эта мысль! Мир вокруг словно утратил краски. Берил – и неверна? Таскается по городу с другим мужчиной, пусть даже и великим скрипачом? Ведь всем известно, что он за человек. Такие, как он, все одинаковы. В газетах постоянно писали, что женщины буквально сходят по нему с ума. Но чтобы Раскоффский приехал в К., дабы внести разлад между ним и Берил… (Если бы он только смог это доказать!) Только вот зачем ей крутить роман с таким мужчиной, который попользуется ею немного и выбросит за ненадобностью? Ведь у нее есть он, и Шалун, и собственная жизнь – в целом очень даже неплохая. А как же дом? Ребенок? А мать и сестра здесь, в К.? А как же он? Ведь он так много работает, чтобы обеспечить им всем достойное существование. И вот это обиднее всего и очень унизительно. И все это ради небольшого знака внимания со стороны мужчины, который стоит над ней так высоко (или, во всяком случае, верит, что так оно и есть), что не способен надолго увлечься ни ею, ни кем бы то ни было еще. В газетах так и писали. Но в этом-то и состоял секрет. Берил настолько боготворила всех, кто оставил хоть какой-то след в музыке, живописи и других видах искусства, что попросту не умела судить об этих людях объективно, поэтому вполне могла пойти на обман. Но в его глазах вся эта братия и гроша ломаного не стоила, ибо среди них было слишком мало порядочных людей. Но чтобы Берил опустилась до такого банального идолопоклонничества, да еще здесь, в К., где их обоих все знают! О, если бы только он смог это доказать! Если бы сумел сделать это тогда!

В то утро, немного придя в себя от находки, он хотел уже броситься в спальню к все еще спящей Берил, вытащить ее из постели за волосы, поколотить и заставить сказать правду. Да, действительно хотел, настолько, что мог бы даже кого-нибудь убить. Он бы ей показал. Берил не сошла бы с рук эта отвратительная измена, даже если она вынудила мать и сестру ее прикрывать. Эта маленькая проныра Элис вечно ее на что-то подбивает, а его невзлюбила с самого первого взгляда. Но потом ему в голову вдруг пришла мысль, что, возможно, он все же ошибается. А если предположить, что сгоревшие письма не от Раскоффского? Если предположить, что Берил сказала правду и в той машине действительно сидела не она? Ведь у него не было никаких доказательств, кроме собственных предположений и фантазий. Да и отношения у них складывались замечательно, насколько это было возможно. И все же…

Но потом ему в голову пришла другая мысль: если письма не от Раскоффского, то от кого? Он не знал никого, кто мог бы писать Берил на такой дорогой бумаге. И если не Раскоффский, то что это за знакомые, о которых неизвестно ему? И почему она бросила письма в огонь, улучив момент, когда его не будет дома? Все это выглядит очень странно, особенно после случая с автомобилем накануне. Однако, когда он начал расспрашивать о них жену после истории с автомобилем на Бергли-плейс, она принялась все отрицать и пояснила, что письма эти от Клэр Хеггерти – старой приятельницы, переехавшей в Нью-Йорк как раз в то время, когда они только поженились, и писавшей на адрес матери, поскольку в то время у них еще не было своего дома и другого адреса она дать не могла. Берил давно собиралась избавиться от этих писем, да все откладывала, но накануне вечером случайно наткнулась на них в шкафу и бросила в огонь, вот и все.

Но только все ли?

Ведь в тот самый момент, когда он стоял перед камином, размышляя, что делать дальше, ему в голову пришла мысль, что он поступает неправильно. Вероятно, ему стоило в тот же день нанять частного детектива, который будет следовать за ней по пятам и непременно выяснит, действительно ли Берил занималась чем-то неприглядным. Так было бы лучше. И это единственный разумный выход в их положении, но вместо этого он зачем-то продолжал затевать ссоры, набрасывался на Берил с обвинениями и подозрениями, тем самым заставляя ее быть настороже и давая возможность вывернуться. Не в силах взять себя в руки, в тот день он снова с ней поругался. И лишь потом, хорошенько все обдумав, принял решение обратиться в детективное агентство Сола Кона с просьбой установить за ней слежку. Но в тот самый вечер, возвращаясь от мистера Харриса Кона, у которого